– Сейчас бы пива. Кажется, целый диспенсер прилепила бы. Никак не обмякну.

– Извините, пива нет, – испуганно шарахнулась официантка. – Мы – кофейня.

Инна махнула рукой, мол, неси, что есть. За какие-нибудь пять минут, пока я выслушивал предисловие, состоявшее из эмоциональных вздохов и витиеватых «комплиментов» человеческой подлости, официантка расстаралась и принесла наш заказ.

– А почему вы подаете чай во флюте? – ужаснулась Инна, и официантка перепугалась еще сильнее прежнего.

– Мы так сервируем… это бокал для горячих безалкогольных напитков и латте.

Инна фыркнула.

– Это флют. Иначе пивная флейта. Флейта предназначена для различных ламбиков, бельгийского гёза и американского дикого эля. Что вы мне рассказываете? Где вы тут видите ручку, чтобы держать горячий напиток?

Креативщики за соседним столиком неожиданно притихли, и в этой внезапно наступившей тишине голос Инны прозвучал особенно громко и требовательно:

– И форма у флюта узкая снизу, а кверху слегка расширяется. Вы что же, не видите разве?

Официантка сникла, по ее лицу одна за другой пронеслись две эмоции: траур по чаевым и страх перед выговором. Причем вторая эмоция была ощутимо сильнее, потому что на бейдже несчастной значилось: «Ира. Стажер».

Пока нам меняли посуду, Инна молча крутила пакетик сахара, а я разглядывал ее лицо, почти не тронутое пластической хирургией, за исключением разве что не совсем естественных бровей. Хотя брови – это скорее всего результат перебора с макияжем. Во всяком случае, ее лицо не было похоже на типовое гладкое лицо царевны-лягушки, какие нынче можно увидеть где угодно: от ТВ до фитнес-центра. Особое внимание привлекал, конечно, нос. Бережное отношение к столь выдающемуся и нетиповому богатству в наш век пластики и модной хирургической уравниловки вселяло надежду хоть на минимум адекватности.

Кроме прочего, детальное знание о сервировке алкогольного застолья и исповедование йога-терапии, вегетарианства и управления гормональными энергиями не слишком вязались в единое лингвистическое поле, а значит, где-то имеется смысловой зазор. Моя новая знакомая лукавила, а лукавство – всегда лучше твердолобой упертости закоренелого подвижника и уж тем более восторга розовощекого неофита.

– Ближе к делу, – заговорила Инна, проводив тяжелым взглядом растерянную официантку, с флютом в руках засеменившую к барной стойке. – Эту дрянь зовут Лимончик. Лимончик – это ник. На самом деле она Молли. Родители подсуетились, чтобы за рубежом в случае переезда не было проблем с именем. Молли Добчиковская. Ну, кстати, не промазали родители, проживает мадемуазель на Майорке.

Инна открыла свою френд-ленту и показала фотографию совсем юной девушки. Ничего лимонного образ Лимончика, вопреки ожиданиям, в себе не нес. На одном фото у девушки были короткие волосы дико розового цвета, на другом – небесно-голубые.

– Как только я заметила этот весь кошмар с подписчиками, то я сразу к ней, – продолжала Инна. – Исправляй, мол, зачем создавать ощущение, что на аккаунте накрутка? У нас и так все хорошо.

– Почему Лимончик? – наивно поинтересовался я. – Разве это не ваш аккаунт в инстаграме? Вы сами не можете исправить?

– У-у-у-у, – взвыла Инна и сделала фейспалм. – Такой молодой и вообще не в теме?

Она глубоко вздохнула, но принялась терпеливо объяснять, видимо, вспомнив о том, что студент-филолог – единственный, кто вообще согласился выслушать ее историю подробнее, не отказавший после первого общего ознакомления с делом.

– Такие люди, как Молли, называются инста-ангелами. Когда выходишь на определенный уровень в бизнесе, то самой раскручивать инсту становится сложно. Не разорваться. В общем, я платила своему Лимону за тысячу живых подписчиков в неделю. А она вела мою страничку, как будто это я сама делаю. Их сейчас даже на журфаках специально всем этим делам учат.