Иногда, во время медитации, когда его разум достигал того пограничного состояния между бодрствованием и сном, Линь Фэнь чувствовал нечто странное глубоко внутри себя. Не боль, но и не комфорт. Это было ощущение присутствия чего-то чужеродного, но в то же время неотъемлемой части его самого. Будто в самом центре его существа, где должны были свободно течь потоки Ци, находился плотный, неподатливый комок или узел. Он пытался растворить его, направить Ци, но каждый раз сталкивался с невидимым барьером. Иногда этот узел едва ощутимо пульсировал, испуская волны энергии, которые были совершенно не похожи на обычную Ци – они были более плотными, более древними, будто несли в себе отголоски далеких эпох. Но эти моменты были редкими и мимолетными, и Линь Фэнь списывал их на усталость или разыгравшееся воображение. Он не знал, что это и было первое, неосознанное проявление «Жемчужины Хауса».

Его считали слабым. Он сам считал себя посредственным. В мире, где сила культивации определяла все, Линь Фэнь был никем. Он был просто Линь Фэнем, юношей из вымирающего Клана Хауса, обреченным провести свои дни в тени былого величия, выполняя простые поручения, пока его слабая жизненная сила не иссякнет.

Он не знал о пророчестве. Он не знал о «Жемчужине». Он не знал, что его кажущаяся слабость была лишь завесой, скрывающей потенциал, который мог либо спасти, либо уничтожить не только его клан, но и его самого. Он просто жил, день за днем, в последние дни Клана Хауса, не подозревая, что скоро его тихий мир будет разрушен, а его судьба – и судьба его клана – начнет стремительно меняться.

День тянулся медленно, как и большинство дней в Клане Хауса. Линь Фэнь получил задание разобрать и каталогизировать старые свитки в отдаленном крыле библиотеки, которое давно уже не использовалось. Воздух там был тяжелым от пыли и запаха тлеющей бумаги. Паутина свисала с потолка, а книги и свитки, сложенные без всякого порядка, представляли собой печальное зрелище. Многие были повреждены влагой или насекомыми, их мудрость утеряна навсегда.

Линь Фэнь принялся за работу, стараясь не поднимать слишком много пыли. Он осторожно перебирал свитки, пытаясь разобрать выцветшие иероглифы. Истории о древних техниках, могущественных мастерах и славных днях клана проскальзывали сквозь его пальцы, вызывая лишь легкий укол ностальгии по временам, которых он никогда не знал.

Работая в тишине, он вдруг услышал голоса. Они доносились из соседней комнаты – небольшого кабинета, который, судя по всему, иногда использовался для уединенных бесед. Линь Фэнь узнал голоса Старейшины Ли и Старейшины Вана, двух из немногих оставшихся старейшин клана. Обычно они были немногословны и погружены в свои мысли. Их разговор был приглушенным, но в тишине старой библиотеки каждое слово казалось громким.

Линь Фэнь не собирался подслушивать, но что-то в тоне старейшин – глубокая усталость, смешанная с нотками отчаяния – заставило его замереть.

«…не осталось почти ничего,» – говорил Старейшина Ли, его голос звучал как шелест сухих листьев. «Запасы Ци истощены, учеников нет, техники забыты… Мы просто угасаем.»

«Мы держимся лишь благодаря надежде… надежде, что это не конец,» – ответил Старейшина Ван, его голос был чуть тверже, но в нем тоже слышалась боль. «Пророчество…»

Линь Фэнь напряг слух. Пророчество? Он слышал о них в сказках, но никогда не думал, что что-то подобное может относиться к их разрушенному клану.

«…пустые слова,» – перебил Старейшина Ли с горечью. «Сколько лет прошло с тех пор, как была потеряна последняя нить? Десятилетия? Столетия? Мы даже не знаем, что искать.