– Финансы это или реклама, Мэк, – возражаю я, – но мы на этом неплохо зарабатываем. И хватит об этом. Ты еще скажи, как Ричард Гир в «Красотке»: «Мы ничего не строим, ничего не создаем…»

– Мы ничего не строим, – соглашается Мэк. – Ничего не создаем.

– И слава богу. Мне даже страшно себе представить, что бы я построил. Ты видел мой дом? Моя жена мнит себя дизайнером.

Ее идеал – домик куклы Барби. Поэтому у меня в гараже розовые двери.

– А жена Харта кем себя мнит? – говорит Мэк.

– Эта, с зелеными волосами и в перьях? По-моему, она мнит себя писательницей.

– И что, тебе нравится то, что она пишет? – спрашивает Мэк как-то странно.

– Я не читал. Ты же знаешь, что я читаю только Сенеку и Цицерона.

– Все жены кем-нибудь себя мнят. Хотел бы я найти женщину, которая мнила бы себя исключительно моей женщиной и больше никем. Но… нашим женщинам недостаточно быть просто женщинами. Они хотят вдобавок быть еще и немножко мужчинами…

Внизу проплывают города и леса. Мы летим очень высоко, но все видно, потому что солнце и никаких туч, а небо вверху ярко-синее.

– Жаль, что «Конкорды» больше не летают, – говорю я.

– Моя жена говорит, что я не понимаю ее личность. Прикинь, Джек? Личность… А все потому, что я с ней сплю. Такой человек, конечно, не может ничего понимать. Понимающий – этот тот, с кем она может потрындеть языком… Повыпендриваться. Показать себя мужчиной. Сделать вид, что у нее внизу не дырка, а конец…

Мэк немного нервничает в самолетах. Это все потому, что когда он летел через Атлантику впервые, он попал в бурю. Чемоданы скакали по салону, стюардессы рыдали, сбившись в ком.

С тех пор Мэк боится летать. И в самолетах ведет себя малость неадекватно.

Впрочем, что с него взять. Вот они, издержки раннего развития. Мэк – вундеркинд, ему всего двадцать три, а он уже седьмой год работает. Причем работа довольно-таки нервная. Сначала журналистом, потом брокером. Неудивительно, что по жизни Мэк – чистый псих.

Когда мы летели в Европу, он выписал маркером на спинке сиденья впереди имена семи звезд мирового баскетбола. Теперь мы летим обратно, и он распространяется о своей жене, а я вынужден слушать.

– А я считаю, что женская мужественность придает отношениям изюминку, – говорю. – Бои в грязи. Женские драки. Военная форма. Наручники. По-моему, это может быть сексуально. При определенных обстоятельствах.

– Да, когда именно секс и имеется в виду, – Мэк кладет голову на ладонь и прислоняется к иллюминатору. – Но не когда это взаправду.

– По-твоему, Кэнди Райс не сексуальна? А Мэгги Тэтчер, когда была премьером?

– Сексуальность – это еще не все, – говорит Мэк. – Они хищницы. Только и думают что о своей выгоде. Все нераскрытые преступления совершены женщинами. Это уж точно.

– Да ты женоненавистник, Мэк.

– Точно, Джек. Я – женоненавистник, – подчеркивает он первую часть слова. – Но я слишком поздно это понял.

Надо заставить его замолчать, прежде чем он дойдет до сенсационных разоблачений.

– Знаешь, Джек, какую телку я бы хотел? – говорит Мэк как бы в забытьи.

– Ты уверен, что я хочу об этом знать?

– Я хотел бы очень… очень красивую девушку. Девушку, которая не считала бы мои деньги. Которая любила бы наряды и путешествия и не лезла в мужские дела. Я бы ей все прощал… даже измены… если бы только она делала все естественно, а не с тайным умыслом. Я хотел бы женщину, которая не снисходила бы до того, чтобы со мной соревноваться, понимаешь, Джек?

– Понимаю.

Сегодня этот парень трахает мне мозги. А завтра он явится на работу и не будет помнить, что сегодня мне наплел. А я буду помнить. И мне будет стыдно. Мне, а не ему. Ловко?