– Спасибо тебе, Ябко, за подсказку!

– Да не за что, начальник! – ответил тот и, польщенный его похвалой, расплылся улыбкой на своем раскосом лице.

– А вот скажи-ка мне, Ябко, зачем это вы перегоняете стада оленей на такие большие расстояния?

Тот непонимающе посмотрел на него:

– Так ведь там, ближе к Студеному морю, летом мало гнуса. – Афанасий понимающе кивнул головой и усмехнулся про себя, вспомнив, как дикий олень спасался от гнуса на берегу Тазовой губы. – Да к тому же и ягель там в это время посочнее будет. А осенью, – продолжил Ябко, – перегоняем олешек обратно, когда уже и здесь становится его меньше.

– Еще раз спасибо тебе, Ябко, за подсказку, – и повернулся к проводнику: – Ну что же, Тимофей, стало быть, и будем с Божьей помощью добираться до этого самого Худосея.

– Стало быть, так, Савельич, – согласился тот.

Солнце стало клониться к горизонту, хотя это ничего особенно и не значило – уже был полярный день.

– Пора бы и пристать где, Тимофей, а то мужики уже натолкались шестами, хоть и работали по переменке. Надо бы подкрепить их силы добрым обедом да дать им хоть самую малость и передохнуть.

– Вскоре, как я помню, должна где-то здесь впадать в реку не то речушка, не то большой ручей. Вот там, думаю, и будет самое удобное место для остановки отряда.

– Хорошо. Смотри только, не прозевай это самое место.

– Как можно, Савельич?! – укоризненно посмотрел тот на него. – Я хоть и не толкаюсь шестом, как твои казачки, а тоже был бы не против как следует перекусить, чем Бог подаст.

– Вот она, Савельич, эта самая речушка! – радостно воскликнул Тимофей, показывая рукой в сторону открывшегося ее неширокого устья. – Стало быть, все-таки не запамятовал! – радовался он.

– Молодец, Тимофей! Место для стоянки действительно замечательное. – И крикнул Игнату, державшему на корме дощаника в руках рулевое весло: – Как только поравняемся с устьем этой речушки, то, не мешкая, поворачивай прямо в него!

– Будет сделано, Савельич! – бодро ответил тот, радуясь остановке и скорому уже обеду.

Казаки, радуясь скорой остановке и возможности передохнуть, дружно налегли на шесты, и, когда их дощаник вошел в устье речушки, за ним послушно последовали и остальные.

Афанасий оглянулся и, убедившись, что все четыре дощаника уже тоже втянулись в ее устье, крикнул Игнату с кормовым веслом:

– Причаливай!

А затем, когда под днищем зашуршал песок, приказал казакам:

– Держите дощаник на месте шестами! А ты, Ивашка, вбей на берегу два кола для чалок[40]!

Молоденький казак тут же выпрыгнул из дощаника с двумя заранее заготовленными кольями и ловко вбил их обухом топора в прибрежную, уже более или менее оттаявшую после зимней стужи землю. А двое других служивых тут же накинули на них петли чалок и подтянули ими дощаник бортом к самому берегу.

– Хорошо-то как! – воскликнул Афанасий, шагнувший на берег и всей грудью вдохнувший свежий воздух. – Доброе место выбрал, Тимофей!

– Доброе-то доброе, – буркнул тот, стараясь не выдать радость от похвалы начальника, – да вот только гнус треклятый поедом есть будет. Ведь здесь, в затишье, для него прямо-таки что ни на есть рай земной.

– Не бурчи! – упрекнул его Афанасий. – От этого гнуса меньше никак не станет, – и подозвал к себе стрелецкого десятника, когда и его дощаник пристал к берегу: – Я, Семен, пожалуй, пройдусь вдоль берега, посмотрю, что там да как, а ты проследи, чтобы в костры поболее лапника подкидывали для дыма, не то от гнуса жизни не будет. Шатры-то ставить, пожалуй, не будем, потому как остановка будет короткой. – Тот понимающе кивнул головой. – И распорядись перегородить речушку сетями – дай Бог, какая рыба ненароком в них и попадет.