Когда челноки встали на свои опорные ноги, из люка одного из них, наступая на белые лепестки, вышли две человеческие фигурки в сверкающих красными сполохами в свете восходящей Красной Луны скафандрах. Одна из фигур обернулась к люку и махнула рукой. И из чрева челнока вытолкнули – я не поверил своим глазам – четверых пропавших ребят из третьего-прим класса. Иван, Свен, Ромеро и Джамаль. Четвёрка, которая угнала единственный исправный слайдер – им при обходах пользовался отец – прямо из хозпристройки к нашему дому! И из-за этого у отца случились крупные неприятности – его даже Совет женщин хотел лишить звания наследственного Безопасника…

У Ивана всё лицо было в кровоподтёках, а руки и ноги связаны. Ещё бы! Он в школе был главным задирой, хотя и с обострённым чувством справедливости. Иван никогда не дразнил тех, кто попал под мандариновый фонтан. Он защищал детсадовских малышей, когда кто-то из более взрослых ребят или девчонок обижал их или мог отнять игрушку…

У Свена и Джамаля руки тоже были связаны, но пут на ногах и синяков на лицах не было. А Ромеро прихрамывал, и правая рука у него была забинтована от запястья до локтя.…

Увиденное ошарашило и потрясло меня.

Я вновь открыл глаза, как бы стараясь огородиться от того, что передал мне Жик.

В комнате было по-прежнему слегка сумеречно, как и при моём пробуждении. За окном уже почти в самом зените полыхал алым цветом диск Красной Луны. Но мне казалось, что это красные языки пламени от горящего шарообразного леса Жиков. И нос всё ещё чувствовал запах горелой древесины и горячего чужого металла…

Жик всё так же крепко обнимал мой палец и дрожал. И я понял – это дрожь страха и боли. Дрожь от потерь и бессилия.

Я осторожно погладил Жика. Дрожь чуть уменьшилась, и он, отлепив от моего пальца свои верхние ручки с ладошками-присосками, почти в точности повторил мой жест, погладив в ответ мне ладонь…

Снаружи под тяжёлыми знакомыми шагами скрипнули пластиковые ступени, и распахнувшуюся дверь загородила огромная фигура в скафандре высшей защиты, который, насколько я знаю, отец надевает только раз в неделю, во время Генерального обхода. В обычные ежедневные обходы он пользовался ремонтным.

Из переговорного устройства послышался тревожный голос отца:

– Ургас! Срочно влезай в ремонтный скафандр – и давай за мной! Жика спрячь внутрь – он, я думаю, против не будет… – и он повернулся ко мне спиной, как бы ограждая и охраняя меня от того, что могло быть снаружи.

Только сейчас я заметил слегка оплавленную и оттого почерневшую пластину правого плечевого сустава. В левой руке отец держал портативную лазерную пилу.

Я кинулся в кладовую и вытащил из аварийного чехла свёрнутый в маленький кубик ремонтный скафандр. Ткнув в пульт управления защитой, я активировал её на максимум. Потом расправил его и влез внутрь. Голосом включил работу всех систем жизнеобеспечения – и скафандр тотчас облепил всего меня своей мембраной, а вокруг головы вздулся защитный плёночный пузырь, в котором тотчас появился мой Жик, беспрепятственно пролетевший сквозь плёнку. Схватившись ладошками за нагубник подачи питания, он замер, глядя прямо мне в глаза своими огромными, в полголовы, треугольными глазищами…

Снаружи никого не было.

Сиреневыми отблесками на фоне красного неба полыхало несколько поселковых домиков и крыша здания школы. И, кроме потрескивания горевшего желтовато-синим, без дыма, пластиката, не было больше никаких звуков.

– Все уже в Хранилище, кроме Стива. Он на Корабле – пытается реанимировать хотя бы один челнок, – на ходу объяснил отец, и показал рукой на видневшуюся вдали громадную тушу Корабля. Вокруг него, как Жики вокруг взрослого человека, сновали несколько точек, из которых периодически к Кораблю протягивались ярко-белые росчерки разрядов.