– Юноша! – вдруг донеслось сзади.

Я остановился, оглянулся – и едва не ахнул. В устремлённых на меня глазах старого монаха мерцал огонь. Однако это длилось лишь мгновение. На его лице заиграла едва заметная спокойная улыбка.

Монах поманил меня. Я тряхнул головой. Боль в висках прошла, я вдруг словно опьянел. Нетвёрдым шагом я подошёл к нему и сел напротив, почти рухнув на землю.

– Студент? – спросил он. Голос у него был мягкий.

– Был… Теперь уже нет, – пролепетал я, запинаясь.

Монах посмотрел на меня с немым вопросом. Он незаметно сменил позу лотоса на более непринуждённую, расслабил напряжённый позвоночник, и всё его лицо теперь озаряла ласковая улыбка. Я вздохнул свободнее и взглянул ему прямо в глаза.

– Просто больше не нахожу причин ходить в университет.

Монах с удивлённым видом слегка наклонился ко мне: «О, неужели?» Я заговорил напрямоту:

– Знания вполне можно получить и самому. Меня гораздо больше волнует другой серьёзный вопрос. Преподаватели в университете всего лишь проводники общеизвестных фактов, прописных истин – они не могли дать мне вразумительного ответа. Я пытался найти его своими силами, читал, помимо учебников, всё, что попадалось под руку, много размышлял. Но мои мысли зашли в тупик, книги тоже оказались бесполезны. Я наткнулся на стену и впал в уныние. Преподаватели и взрослые вокруг не понимали моих терзаний; меня просто считали проблемным парнем, сбившимся с пути. Каждый раз, когда я сталкивался с непониманием или однобокими суждениями, то чувствовал себя глубоко одиноким. Наконец я пришёл к выводу, что эту проблему мне придётся решать самому, собственными силами, – и подал заявление об отчислении. Я мучился один, страдал один. Но вокруг густой туман. Непроглядный мрак. Пути нигде не видно. Оттого мне так тяжело. Потому я и выпиваю, хотя это не приносит мне никакого удовольствия.

Я выкладывал ему всё подряд.

– Мой отец был марксистом. Говорят, в той смуте, которая творилась в стране после Освобождения[9], для интеллигента не заразиться идеями марксизма значило прослыть круглым идиотом. Но и не очнуться вовремя от иллюзий также было уделом дураков. Отец, бывший управленцем в левой партии, серьёзно задумался. Естественно, между идеалами марксизма, о которых он читал в книгах, и их реальным воплощением существовала пропасть. Народ в массе полагал, что ради достижения цели все средства хороши; нечеловеческие методы шли вразрез с убеждениями отца, новоиспечённого марксиста. Он был совсем не глуп. После долгих метаний между идеалами и реальностью отец решил покончить с политикой. Он сделался домоседом, посвятил себя жене и детям, много читал и довольствовался жизнью обыкновенного книжного червя – пока однажды его не забрала полиция. Дед лёг костьми, пытаясь спасти сына, но в итоге дело было передано в суд, и отцу грозили годы тюрьмы. Он надеялся на оправдательный приговор, однако началась война, и ему, вместе с другими левыми, объявили высшую меру. Отцу было немногим за тридцать, когда он лёг в землю. Обидно умереть в такие годы. Позже могилу раскопали – расстрелянных бросили, как собак, в одну яму, – но дед не нашёл тела сына и умер от горя, а семья оказалась на дне. Ещё недавно я думал, что отец погиб на войне, в яростной борьбе с коммунистами. Все вокруг так говорили. А потом узнал, что всё было иначе, и это меня потрясло. Однако не в том суть. Вопрос, который меня волнует, касается смерти, именно самой смерти. Почему человек должен умереть? Причём так, что его собственная воля совершенно ничего не значит. Даже хуже – за тебя решает кто-то другой, безжалостный, кому и дела нет до твоего произволения. Все в итоге умирают. Но я не могу примириться с этим очевидным фактом. Если человек вынужден подчиниться неизбежной судьбе и бессильно принять смерть, разве это не делает его всего лишь никчемным и жалким существом? Раз эта проблема неразрешима, то я считаю, что все науки, богатство и власть, честь и слава – всё в этом мире бессмысленно. Вот главный демон, который терзает меня.