Но это стало известно значительно позднее. А тогда никто еще ничего не знал. Потому что радио на самолетах не было, а по расчету времени бензин у них имелся.

Через час после Иванченко, по ранее утвержденному плану, в воздух поднялись сразу две эскадрильи – десять истребителей И-15 бис и десять И-16. Не встретив противника, они благополучно сели на свой аэродром.

Однако такое развитие событий майора Куцепалова совершенно не устраивало.

Он должен был отомстить за своих погибших. И реабилитироваться за провал. И доказать самому себе что-то важное.

Доказать не кому-то, а самому себе, что двигатель в то утро не смог завестись, потому что был неисправен, а не потому что ему было очень, очень страшно. Доказать самому себе. Потому что никто, кроме майора Куцепалова, обвинения в трусости майору Куцепалову предъявлять не собирался.

Люди знали, что мотор действительно не заводился. Зря, что ли, техники полдня потом в нем копались.

Но если он сам себе этого не докажет, из армии надо уходить. Или стреляться на хрен! Потому что без армии Куцепалов себя попросту не мыслил. Но трусу в армии, а особенно в авиации не место!

Вот почему сразу после посадки в полк позвонил замначальника штаба бригады капитан Иванищев и передал новый приказ:

– Немедленно вылететь двум эскадрильям в том же составе!

– Эскадрилья «шестнадцатых» к вылету еще не готова, – ответил Глазыкин.

– Вы-пол-нять! Вылететь одним «пятнадцатым», не дожидаясь готовности «шестнадцатых»! Это приказ! За невыполнение пойдете под трибунал! – рявкнул Иванищев.

– Есть! – подчинился комполка.

Потом он пожалел об этом. Но было уже слишком поздно…

Эскадрилью Балáшева в небо повел помкомполка майор Мягков. Это все, чем мог тогда помочь комэска-четыре Глазыкин.

– Ты уж там смотри, Павел Афанасьевич, – сказал он Мягкову.

– Не беспокойся, Николай Георгиевич. Прорвемся!

Но они не прорвались…

Потому что на десятку стареньких советских бипланов с неубирающимися шасси навалилось восемнадцать новейших истребителей противника. Ки-27 были легче И-15, значительно превосходили их и в скорости, и в скороподъемности, и в маневренности. Мало того, все они были оснащены радиостанциями. Одним словом, без поддержки «ишаков» у «бисов» вообще не было никаких шансов.

И тем не менее, не взирая на двойное превосходство противника в численности, советская эскадрилья вступила в бой. Десять против восемнадцати.

Исход боя был предрешен…

Во время первой же атаки был подожжен самолет Мягкова. Летчику удалось сорвать пламя в пике, но когда он шел на бреющем, японский истребитель догнал его и сбил.

В ходе той же атаки был ранен в голову командир эскадрильи капитан Балашев. Он потерял сознание, но почти у самой земли пришел в себя, сумел выровнять свой изрешеченный истребитель и, обливаясь кровью, с трудом дотянул до аэродрома…

Оставшись без командиров, эскадрилья была рассеяна и уничтожена.

Раненый комэска был единственным, кто сумел вернуться в Тамцаг-Булак.

Противник потерь не имел.

Москва, 29 мая 1939 г.

Летчик-испытатель Герой Советского Союза майор Кравченко крутанул бочку, зафиксировал самолет и вошел в штопор. Мир закружился вокруг его верной «ласточки» в отчаянном вихре вальса. Перед глазами замелькали рулежные дорожки, самолетные стоянки, машины, ангары.

Земля была очень близко. Когда под солнечным сплетением заныло совсем невтерпеж, Григорий остановил вращение и плавно взял ручку на себя. Низко просев, его истребитель перешел в горизонтальный полет на высоте едва ли в десяток метров. Разогнавшись, Кравченко свечой рванулся к солнцу.