На работе в лесу я оказался уже через дней десять после порки – раны зажили, силы, потихоньку, восстановились, так что разлёживаться мне не дали.

Штрафной барак оказался более дружелюбным, чем общий – ни наездов, и издевательств в мой адрес никаких не было. А может они помнили, как закончил первый из тех, кто захотел надо мной подшутить?

Мы ходили связанные по десять человек одной верёвкой – типа, командой. Подъём с рассветом, завтрак – миска каши, лепёшка, вода, потом связывают команды по десять человек, и в лес. До обеда долбим по стволам деревьев, в обед едим похлёбку с мясом, фрукты, неизменную лепёшку – их привозили на чём-то вроде волокуш, в деревянных котлах – потом до вечера опять долбим деревья, и так каждый день, каждый день, каждый день…за вычетом одного дня в неделю. В этот день мы занимались уборкой лагеря, стиркой своих нехитрых пожитков и отдыхом.

Не могу сказать, что кормили нас плохо – рачительный хозяин заботится о своей скотине. Не будешь кормить – передохнут, а рабы стоят денег – надо отправлять экспедиции в леса на отлов рабов, надо покупать их на рынке, надо отправлять длительные экспедиции через море за живым товаром. Проще этих содержать более гуманно и нормально кормить.

Через месяц я уже сносно общался со своими товарищами по несчастью – метод погружения всегда способствовал быстрейшему изучению языка. Жрать захочешь – на любом языке залопочешь. Язык Машрума напоминал что-то вроде смеси языка ацтеков и суахили – это я могу утверждать с полной ответственностью, так как поймать меня на вранье некому – ни одного землянина на этой планете больше не было. Языка ацтеков и суахили я не знал никогда, да и знать их не хочу, а вот язык Машрума выучить пришлось.

В штрафном бараке содержались все, чьё поведение вызывало опасение, но, однако, убивать их было непрактично – как правило, бунтари были сильные, крепкие рабы, и что с того, что они постоянно хотят кого-то прибить или сбежать на волю? На то и есть солдаты, чтобы следить за порядком, иначе – за что они жалование получают?

Некоторые из моих «коллег» пробовали бежать по три-четыре раза – но эти были так сильно покалечены, что жить им помогала только их несгибаемая вера в освобождение и ненависть к хозяевам – они лелеяли мечту вырваться и поотрезать башки всем солдатам и охранникам лагеря, а также работорговцам, которые их силой и обманом сюда затолкали.

Выяснил я устройство этого мира – ну насколько мог. Итак: мир назывался Машрум – что в переводе…правильно! Мир!

Материк, на котором я сейчас отбывал срок за свою похотливость (не побежал бы в кусты с Катькой, не получил бы бед!), назывался Арканак – так же называлось и государство, в котором я имел честь быть рабом. Во главе его, в настоящий момент, был Око Машрума Сантанадапия – что-то вроде императора, или султана. В тонкости я не вдавался, но было понятно, что Арканаком управляют несколько знатных семейств – около пятидесяти, из числа которых и выбирают Око Машрума. Название громкое, но на самом деле, это что-то вроде президента, выборного – правда пожизненно, а семейства – не что иное, как прототип парламента. Каждое имеет там один голос, а место передаётся по наследству.

Какой-то кастовой системы я не уловил – в принципе, каждый мог стать и жрецом, и солдатом – по мере сил и ума, а также наличия денег.

В остальном – и какие-то законы были, и жизнь шла, вот только одно «но» – вся система была построена на труде рабов, которых тащили откуда придётся – ловили прохожих, нападали на другие страны, обращали в рабов заключённых, разводили рабов, как скот, в общем – обыкновенный и незамысловатый рабовладельческий строй. Металлы тут были огромной ценностью, то-то они набросились на мои очки – дужки-то металлические! Я столько не стоил, как раб, сколько стоили мои очки.