– Они, скорее всего, хайя! (Одна из разновидностей названия армян. – Прим. авт.)

– Да, эта партия, наверно, из хайиев, хотя на внешность совсем не похожи, – подтвердила другая.

Бохатура задели ее слова. Несмотря на то, что он собирался скрыть от нового хозяина свое знание турецкого языка, юноша, уже бегло говорящий на турецком, сказал:

– Неужели мы похожи на хай? Неужели мы такие некрасивые, чтобы путать нас с гуржиями (грузинами), с хайями или турками?

Женщины от удивления на миг замолчали, а опомнившись, стали спрашивать друг друга: «Что мальчик сказал?» И когда они поняли, о чем мальчик говорит, они хором засмеялись. Тогда хозяйка отодвинула молодую женщину, которая стояла перед ней, встала и подошла к ребятам, стала говорить вежливо на турецком ласковые слова. Бохатур опять сурово сказал:

– Никто, кроме меня, на других языках не говорит, кроме как на своем – вайнахском.

Женщина спросила:

– Вы мусульмане?

– Да, алхамдулиллах! – ответил Бохатур. – Правда, эти двое, – он показал на Андрея и Сергея, – казаки из христианских семей, но они наши братья. И еще, – сказал Бохатур, глядя на Гуданта, – кое у кого нет определенности и ясности в вере. Хотя тот, – он показал на Гуданта, – из наших – вайнахов.

Многие ингуши, жившие на территории Грузии, не имели четкой определенности в вере, у них все перемешалось – язычество с христианством. Поэтому Бохатур подчеркивал определенность в вере фамилии Гуданта.

Он показал на трех мальчишек – Сергея, Андрея и Гуданта, стоящих среди других ребят:

– Они с первых дней их похищения были вместе с нами неразлучно, и они наши братья.

Встреча хозяина с «живым товаром» прошла для ребят очень радушно. Эти люди стали для мальчиков на долгие годы одной большой семьей. Ребята-вайнахи не знали и не могли знать, что их ждет в этой загадочной и великой стране: страдания, испытания, радости, яркая жизнь, любовь или смерть. Они не ведали и не могли осознать того, что станут частью истории этой древней страны.

Мамлюки обступили мальчишек и с нескрываемым любопытством разглядывали, стараясь хоть как-то разговорить их. Ахмед оживленно что-то говорил, а хозяин внимательно слушал его, но при этом не выпускал мальчишек из поля своего зрения. Когда Ахмед что-то сказал, хозяин заметно обрадовался. У него заблестели глаза, он подозвал одного из слуг и сделал поручения, и тот быстро исчез за широкой дверью и так же быстро вернулся с тремя высокими стройными воинами.

Они перекинулись несколькими словами и с позволения хозяина приблизились к мальчишкам, разглядывая их. И один из них спросил: «Шу вайнех дуй?» («Вы из наших людей, вы из вайнахов?» – Прим. авт.).

Эти слова прозвучали как гром среди ясного неба. Вместо словесного ответа мальчишки кинулись в объятия к мамлюкам в слезах радости. Даже мужественные воины-мамлюки пытались прятать нахлынувшие слезы, сдерживать эмоции сил не хватало ни у детей, ни у взрослых. Это было за рамки выходящей сценой всплеска эмоций. И мужественные мамлюки отводили взоры туда, где невозможно было видеть их глаза.

Все трое оказались чеченцами, ни один из них толком не знал, с какого времени они находятся здесь – десять, двадцать или более лет. Мамлюки с искренней радостью приняли молодых ребят и на многие годы в чем-то заменили им старших братьев и родителей, пока были живы. А Хасан, самый старший из них, проявлял к мальчишкам особую родительскую заботу, став для них и отцом, и матерью.

Хозяин распорядился по поводу ребят, куда и как их поместить. И в первую очередь отправил детей в баню. После бани на выходе их ждала чистая одежда в виде длинных арабских платьев. То есть им предложили длинные белые туники, похожие на женские платья. Но мальчики отказались от такого наряда и надели на себя свое тряпье. Удивленный хозяин не мог понять, чем одежда не угодила детям. Через одного мамлюка-вайнаха он спросил: «Почему они не оделись в чистое платье? Это временный наряд. Сегодня же прибудут портные и через пару дней сошьют для них униформу».