Эта идея показалась мне вполне правдоподобной. Единственное, что нас обоих смутило, когда мы стали развивать эту мысль, – неизбежная предопределённость жизненных событий. То есть, за нас всё уже кем-то решено заранее, и как ни поступай, какие решения ни принимай, всё равно придёшь к тому, к чему должен прийти? И тогда пресловутая свобода выбора – не что иное, как иллюзия: нам кажется, что мы выбираем пути, а на самом деле мы просто идём по той дороге, которая давным-давно уже для нас предназначена?.. Порассуждав ещё немного, мы пришли к выводу, что наверно, всё-таки изначально есть несколько вариантов сценария, и мы все их «знаем», хоть и «не помним», поэтому подсознательно делаем тот выбор, который поведёт нас в сторону желаемого развития событий. В итоге, мы окончательно запутались, потому что рассуждать о работе мозга и подсознания это всё равно, что пытаться представить бесконечность Вселенной. В какой-то момент начинает казаться, что шарики за ролики заходят, и ты говоришь себе «Так, ладно, ничего бесконечного быть не может, она громадная, но где-то у неё всё равно есть конец, граница…» – и тут же тебя накрывает безжалостный и издевательски закономерный вопрос: «Если есть конец и граница, тогда что ЗА ними?»

Самый первый мой детский сон, который я отчетливо помню до сих пор, был жутким сюрреалистическим кошмаром. Мне снился ярко-оранжевый грузовик-подъёмный кран, который был ещё и разрисован чёрными пятнами, словно жираф, однако, железная голова его на конце стрелы была какая-то драконья, с огромными острыми зубами. И этот грузовик-кран-жирафо-дракон подбирал с земли бумажный мусор – много-много скомканной белой бумаги – по длинному транспортёру отправлял её к голове и с громким шелестом и хрустом «Шух, шух, шух» жевал её своими гигантскими челюстями. Эти шелест и хруст звучали у меня почему-то только в одном ухе, и когда я в ужасе и в холодном поту проснулась и уже не видела это жуткое, алчное машино-животное, звук поедаемой им бумаги ещё слышался в ухе, прижатом к подушке. Сколько я ни думала, так и не сумела разгадать смысл и тайное послание этого сна. Да и было ли какое-то послание? Почему-то верится, что было.

Родители всегда говорили мне, что я росла очень спокойным ребёнком. С раннего детства во мне проснулась страсть к рисованию, и этим меня можно было занять на долгое время, подобно тому, как сейчас детей занимают игрушками в телефоне.

Помню, папа приносил с работы толстенные пачки старых ненужных бланков, размером с альбомный лист, чистых с обратной стороны, и я часами сидела за своим маленьким детским столиком и упоённо выводила на белой бумаге линии, соединяла их в фигуры, раскрашивала… Фломастерами – это лучше всего, карандашами – похуже, но тоже неплохо. И с некоторых пор рисовать стала только сказочных принцесс в длинных платьях. Все принцессы были разные, и платья у них – тоже. Я тщательно прорисовывала лица, волосы, украшения, детали одежды, придирчиво подбирала подходящие цвета… Я погружалась в этот процесс настолько, что ничего не замечала вокруг. Вот же удобно было, наверное, моим родителям: ребёнка часами не слышно и не видно! Став немного постарше, я увлеклась созданием рисованных «фильмов»: делила лист на несколько квадратов, нумеровала их, чтобы была понятна последовательность событий, и без слов, одними картинками рассказывала на бумаге целую историю. Главными героинями, опять же, были принцессы, но тут уже к ним добавлялись принцы, злые колдуньи и добрые феи, старые короли, лошади… Принцы и лошади давались мне тяжелее всего, и, тем не менее, я самоотверженно вырисовывала их там, где их присутствие было необходимо. Потом у меня начался период увлечения народным фольклором, и принцесс сменили царевны в кокошниках, а принцев – царевичи с мечами, луками и стрелами, снова на злополучных толстоногих лошадях, куда же без них!