– Порядок! Ты чего это нас пугаешь? Ты смотри, больше так не делай.

– Да не выделывай!

– Ёнка, а ты чего меня за руки хватаешь? Ты ж думай, так и в аварию можно влететь.

Ёнка виновато сникла.

– Однако возвращаться нам сейчас никак, – выпятила Мамба задумчиво губу.– Остановят как пить дать. Такого шуму наделали.

Дом, другой. Начался поселок. Над дорогой появились редкие фонари.

– Мам, а почему возвращаться? У нас денежек не хватает? – проницательно спросила Ёнка, не оставив незамеченным Мамбин подсчет. – Ма, ну мы ж там сколько будем, ну день, и все. Силичу машину надо отдать. Тебе на работу в понедельник. Потерпим голодные.

Мамба расхохоталась:

– Да, Ёнка, потерпим – это как раз про тебя! – потрепала ее по макушке.

Ёнка заглядывала в глаза:

– Едем, да?

– О, вот она заправка, – обрадовалась Мамба.

Поселок закончился. На самом краю его виднелась как на ладошке вся освещенная, с колоннами и крышей заправка. Совершенно пустая в этот час. В глубине белела аккуратная будочка с кассой и магазинчиком «24 часа». Зарулили к колонке. Мамба вышла, заскрежетала, открывая крышку, вставляя пистолет. Ёнка, высунув мордочку в окно, старательно читала трепыхающийся на вечернем ветерке плакат:

– РОЗЫ… РЫ… Мама, а что такое розы ры?

– Где розы ры? – вышла из задумчивости Мамба. – А, розыгрыш это, Ёнка, там лампочки не все светятся. Г и Ш не видно. РозыГрыШ.

Мамба ушла платить. Загудел под напором шланг. Ёнка смотрела, как проплыло мимо заправки, гребнями задевая небо, стадо фур.

Мамба принесла из магазинчика тощий пакет, в котором шуршали леденцы и топорщилась бутылка газировки, и, закидывая его на заднее сиденье, удивилась:

– Ёнка, а бабушка тут что-то оставила.

– Где? – Ёнка крутнулась, отбрасывая ремень. – О, гляди, тут пирожки! А я нюхаю, пахнет и пахнет. Уже бабушка давно как ушла, а все пахнет.

– Ага, и помидоры.

На сиденье лежали завернутые в бумагу пирожки, здоровенные, с мужскую ладонь. И отдельной кучкой помидоры в тряпице. Тоже огромные, корявые, сорт «Бычье сердце».

– Самые вкусные! А у нас еще два батона! Живем! Ура! Спасибо бабушке! Смотри, мам, еда есть. Едем дальше! На море! Едем! – Ёнка блаженно крутила носом, еще и еще вдыхая запах.

– Да, еда в походе – это самое главное, – пробормотала Мамба. – Пойду заправлюсь до полного.

И по пути к кассе еще бормотала:

– Еда – главное, а бензин?

Возле окошка заправщицы, повернувшись спиной к «Жигулю», еще раз достала деньги изо всех карманов и, сверяясь по ценнику на стекле, разложила на три кучки.

– Вот, три. А надо? Надо четыре. Две – туда. Две – обратно. Хоть как разложи – три.

Черная бродяжья кровь закипела в Мамбе.

– Будь что будет, – произнесла она вслух старинное заклинание и положила деньги в пенал, торчащий из окошка.

– Что? – гулко переспросила девушка за стеклом.

– Третья колонка. На все.

Девушка за стеклом потрещала на кассовом аппарате и вдруг обрадовалась:

– А вам приз полагается! У нас розыгрыш, видите? На ваш чек выпадает.

Бродяжья кровь стучала у Мамбы в ушах, и она решительно ничего не понимала.

А девушка тыкала пальцем в стекло и показывала на что-то за спиной Мамбы. Мамба обернулась. Там обвисал во временном безветрии плакат. Под плакатом в машине маялась в ожидании Ёнка.

– Ага, вижу… РОЗЫ РЫ.

– Вот. На чеке, видите, те же цифры.

Мамба не видела, но кивнула.

– Я вам сейчас оформлю. Талон-сертификат. 200 литров бензина.

Ликование волной поднялось в Мамбе.

– Дайте только документ какой-нибудь.

Упп, волна опала и с шумом откатила.

– Какой документ? – спросила она, все уже поняв.

– Права можно, паспорт, что есть.

– Сейчас, – Мамба повернулась на месте и с прямой спиной пошла к машине.