Мы сидели за круглым обеденным столом, инкрустированным кусочками клея и блесток, которые остались еще со времен детских поделок. Я наблюдала за тем, как мама торжественно повязывала красную ленту вокруг головы моей сестры, оставляя длинные концы ниспадать по спине.

Сестра светилась от гордости. Мама светилась от гордости.

Я чувствовала себя неловко.

У сестры впервые начались месячные, и мама проводила праздничный обряд посвящения. По дороге с работы домой отец купил сестре цветы. Вся семья собралась на праздничный ужин в честь этого знаменательного дня.

Спустя какое-то время первые месячные начались и у меня. Мне было двенадцать, и эмоционально я была раздавлена. Я сказала маме, что ей запрещается устраивать торжества по данному поводу.

– И, ради всего святого, пожалуйста, ничего не говори папе!

Для меня этот день был совсем не праздничным. Напротив – он стал траурным. Я долго лежала в постели и плакала. А затем самостоятельно освоила, как пользоваться тампонами. Всего через пару дней у меня был день рождения, и я не собиралась пропускать вечеринку с посиделками в горячем джакузи со своими подружками.

Моя мама – доктор Кристиан Нортроп – главный защитник женских тел и поборник мудрости, скрывающейся в них. Так откуда же взялась странная печаль и тревога в поворотный момент моего превращения из девочки в женщину?

Тогда я никак не могла найти этому логического объяснения. Мне думается, я просто ощущала, что нахожусь в культуре, где к самому женскому началу, самой сущности того, что отличает нас от мужчин, за последние пять тысяч лет не было проявлено ни капли почтительного отношения. Мне кажется, что я испытывала грусть и обиду за всех праматерей, чья мудрость так и не была воспета. Подсознательно я оплакивала собственное будущее в обществе, которое наложило табу на естественные циклы женского организма, ответственные за саму жизнь.

Ты что, мы не говорим об этом. Это отвратительно. Это непочтительно. Боже, ты какая-то странная.

Я отчаянно хотела, чтобы моя мама была похожа на остальных. Я хотела, чтобы она была нормальной.

Но у меня было не так. Меня воспитывала революционерка. Я росла в семье первооткрывателя. Хотя порой мне хотелось, чтобы она вписалась в окружающее нас общество, хотя и я думала, что мечтаю о том же для самой себя, я очень рада, что у нас обеих это так и не получилось.

Да, меня вырастила женщина, которая писала гигантские книги о мудрости женского тела и женственности в целом. А значит, идея почитания моего менструального цикла и всего, что касалось моего тела, должно было прийти ко мне само по себе – или нет?

Моя мать работала на износ, продолжая писать свои талмуды. Она никогда не высыпалась и не отдыхала в полной мере. Каждую третью ночь своей сознательной жизни она занималась тем, что принимала роды. Так было до того момента, пока мне не исполнилось два года.

Интернатура. Медицинский факультет. Ординатура. Аспирантура. Первая беременность. Первый ребенок. (Тысячи родов, принятых между всем этим.) Вторая беременность. Второй ребенок. (И снова тысячи принятых новых жизней.)

Она проповедовала другим о мудрости женского начала, чтобы мы могли защищать, поддерживать и окружать заботой наши тела. Однако при этом она жила в рамках культуры, которая не позволяла ей так поступать в отношении самой себя. И уж точно она не выбрала карьеру, которая сделала бы это возможным.

Я наблюдала за тем, как мои родители работают, работают, работают, работают, работают, работают, работают на протяжении всего моего детства. Продуктивность была Святым Граалем, к которому стремились вопреки всему. Непрерывная деятельность практически была синонимом благочестия. Я получила первый ежедневник в качестве подарка, когда мне исполнилось четырнадцать лет, и с гордостью начала планировать каждый сантиметр своей жизни.