Она, кстати, тоже не отвечает. Сбагрила на меня мелких и расслабилась.

— Молчит? — спрашивает Гошан, взобравшись на подоконник. — Да?

Племянник, как и я, смотрит в окно, ожидая возвращения мамы. Его дыхание оставляет матовые пятнышки на стекле. Я жду, что он станет делать с ним.

— Я тоже написал ей и попросил купить чего-нибудь к чаю, — говорит племянник, а потом орет во все горло, повернувшись к закачавшемуся фикусу. — Лизка! Осторожнее! Мама нас убьет, если разобьем!

Младшая Лихова снимает горшок с окна и тащит его куда-то в сторону. А я даже помочь ей не могу. Осталось совсем чуть-чуть, прежде чем я соберу вещички и потопаю в родилку. Уже бы сейчас легла – живот очень большой, но отговорили, устрашив этим «успеешь закиснуть, не спеши». И ладно бы подружки, но ведь врачи!

— К чаю? — переспрашиваю, встав к окну, как только по нему перестала карабкаться Лиза. — А пирог с яблоками, что доходит в духовке, это к чему?

— Куда доходит? — спрашивает Лизок, хихикнув при этом.

Сейчас я улыбаюсь этой эмоции, а когда-то она меня очень сильно раздражала, откликаясь на воспоминания из детства. Сестра передразнивала меня похожим образом. Но мы выросли, проработали обиды и перестали ссориться из-за пустяков. Однако выходит, что дети копируют нас в прямом смысле этого слова.

— Это не конфеты, тетя Вика! — говорит девочка, сев на пятки. — Как ты не понимаешь?

Я очень хорошо понимаю, что Анька совсем избаловала их или забила на то, чтобы следить за их рационом.

— Он не такой сладкий.

Будем считать, что избаловала. Считать сестру плохой матерью не стану. Она крутится на двух работах, чтобы прокормить их троих и выплатить остатки ипотеки. Понятно, что старается загладить вину перед детьми за то, что уделяет им мало времени. Вот и сейчас задерживается, и надо написать ей, чтобы она купила ягод и фруктов.

— Не понимаю, — повторяю я за племяшкой, подняв смартфон, чтобы переключиться между чатами. — По-моему, пирога больше, чем конфет.

— И в рот вмещается не весь!

Ни Руся, ни Аня не прочитали сообщения, что я отправила им.

— Мама говорит еще, что от пирогов толстеют и от них растет…

Гошка говорит еще что-то о жопе, я цокаю на него, пресекая грубость, и уже собираюсь прочитать ему маленькую лекцию о том, как это скверно иметь помойку вместо рта. Но где-то в середине груди что-то замирает, а там и вовсе падает куда-то, скользнув по внутренностям, словно выпавший из формы студень. Пальцы продолжают свайпать с одного чата на другой.

— Гош, это грубое и не красивое слово, — говорю я, справляясь с неприятным ощущением. — Одевайтесь, прогуляемся немного.

Я отхожу от окна, давая мелким спрыгнуть, а сама жду, когда меня отпустит. Но мерзкое чувство, состоящее из тревоги и слабого осознания, не проходит, а продолжает кружиться, раскручиваясь и превращаясь в жалящую то тут, то там медузу.

Не в первый раз Анька не отвечает после работы. Она обязательно перезванивает после и спрашивает, что случилось. Но сейчас не так: она «не прочитала», а не «прочитала и не ответила».

Муж тоже не впервой медлит с ответом. Вот только у него наоборот: он прочитал и не ответил, тогда как обычно он не читает и не отвечает или читает и тут же пишет ответ.

— Вика, а куда мы пойдем?

— На Поклонную, — говорю я, думая о закрытии сезона. — Посмотрим на фонтаны.

Не фига подобного! Я не думаю о подошедшем к концу летнем сезоне! Я стараюсь справиться с тревогой, а точнее разобрать ее на составляющие. Но у меня не получается избавиться от гадкого предчувствия.

Мы не идем до Поклонной горы и не едем, если говорить о метро. Мы берем такси, чтобы проехать мимо и устремиться на Северо-Восток Москвы. Машина с «шашечками» была вызвана к подъезду на совершенном автопилоте.