Даже странно, что вся эта орава горемычных трубадуров в данный период времени всего лишь дети и ни о какой любви до гроба даже не помышляют, в детский сад вон ходят.

Решив пожарить яичницу, я быстро нахожу в шкафу сковородку и включаю плиту. Ура! Все работает так, как я привыкла. Солю готовое блюдо, раскладываю по тарелкам и гордо подаю ждущей за располагающимся здесь же в кухне небольшим круглым столом на двоих Пенелопе.

- Ой, подожди, сейчас ложку дам.

Печенька уже готова наброситься на еду голыми руками. В глазах горит голодная жадность. Странно.

Как долго она не ела? Осторожно передаю маленькую ложку в пальчики ребенка.

- Все, теперь можем кушать. Приятного аппетита, Пенелопа.

- Печенька, - тихонько поправляет девочка.

- Хорошо, - улыбаюсь я, краем взгляда заметив, как у юной злодейки заблестели глаза.

Ласковое прозвище ей явно пришлось по душе:

- Приятного аппетита, Печенька.

Пенелопа с полминуты внимательным взглядом вглядывается в мое лицо и потом вдруг начинает плакать. Ручка с зажатой в ней ложкой опускается на стол, так и не коснувшись тарелки. К такой реакции я совершенно не готова, улыбка сползает с губ.

- Что? Что случилось? Ты не любишь яйца? – подрываюсь со своего стула и приседаю на корточки перед Пенелопой.

Сердце словно в бездну проваливается.

- Нет, - всхлипывает дите. – Мама. Мама, мама, мама, мама… - с каждым словом голос зовет все отчаянней, Пенелопа давится вздохами-всхлипами.

- Да, я твоя мама, - легко с губ слетает ложь.

Настолько легко, что мне самой не доставляет труда в это поверить.

Ни за что я ее не брошу. И никому не отдам. Вот она, простая истина. Я ее уже люблю. Как же я смогу ее оставить? На кого? Такую маленькую кроху, такую добрую и беззащитную, так похожую на меня, как могу?

Сиротский приют, а потом что? Отчий дом, где никто ей не рад, и даже слуги смотрят свысока, и дальше – хуже: замужество с человеком в три раза старше, мерзким не только внешне, но и с ужасным характером и любовью к рукоприкладству, участь проданной племенной кобылы взамен драгоценной и любимой дочери-наследницы состояния?

Да кто угодно бы при виде нежащейся во внимании молодых и обходительных парней Корделии проклинал бы ее всеми фибрами души и мечтал стереть с этого личика улыбку. Хотя, виновата не она, а ее чертов отец…

Как женщине, мне судьба Пенелопы претит до ужаса. Ни один ребенок не заслуживает подобного обращения, и никто с рождения абсолютным злом не является.

Ну все, пора привыкать к тому, что я теперь чья-то мама. Нет. Не чья-то, а Печеньки - в будущем злодейки романа Пенелопы Синклер.

- Мама, - растирает горючие слезки доча. – Ты теперь всегда будешь меня любить?

Незамысловатый вопрос ребенка разрывает мне сердце.

Не знаю, как с ней обращалась мать, что ее родила, судя по всему, так себе, но я не буду идти по ее стопам. У меня в этом мире есть только она, и я уже для себя решила, что стану для Пенни той, на кого она сможет положиться, стану лучшей мамой, какой только способна быть.

Это моя первостепенная и самая важная задача. Направление уже есть, значит, будут силы и идти. Не только ради моей девочки, но и ради самой себя.

- Конечно, - заключаю Печеньку в объятья. – Я всегда буду тебя любить. Даже когда ты сама станешь мамой, буду любить.

Быстро смаргиваю с глаз новые слезы. Я мама теперь, мне плакать при ребенке нельзя.

- А сейчас, давай покушаем, хорошо?

- Хорошо.

Печенька шмыгает носом и берет в руки слишком большую для ее пальчиков ложку. Неумело орудует прибором, покрасневшие от плача щеки надуваются как у хомячка, когда она жует.

Я сейчас лопну от умиления. Ну что же за прелесть! Пусть кто угодно скажет, что я еще молода для ребенка, что без «прицепа» в новом мире обустроиться будет легче и проще, что слишком поспешно я приняла такое серьезное решение, плевать!