Впрочем, в общем впечатлении, производимом этими девушками, и во всей их наружности было что-то более одной красоты их лиц или грации их фигур. В обращении они проявляли достоинство, чуждое всякой натянутости или гордости, и – девственную скромность без малейшего кокетства. Эти две девушки никогда не боялись мужчин – вернее, никогда не показывали вида, что боятся. Впрочем, я должен сказать, что не было и повода для подобного страха. Может, на долю которой-либо из них и выпадет дурное обращение мужчины, но отнюдь не оскорбление. Лили, как уже читатели, вероятно, заметили, была очень бойка и шаловлива, но в своих шалостях она держала себя так, что едва ли кто позволил бы себе забыть о дани уважения, ей полагающейся.

Теперь же, когда Лили Дейл объявлена невестой, дни ее шалостей должны кончиться. Приговор этот отзывается грустью, но он справедлив. А когда я думаю, что он справедлив, и вижу, что резвость, смех и игры девического возраста должны прекратиться, и что девушка должна навсегда распроститься со всеми невинными удовольствиями этого возраста, мне невольно становится жаль, что прекрасный пол всегда так торопится с замужеством. К облегчению такого недуга, если только можно назвать его недугом, нет никакого средства. Впрочем, в этом недуге поспешность проявляется не собственно к супружеству, но к любви. А лишь только пробудится любовь, супружество становится почти неизбежным, и затем начало недуга.

Итак, Лили предстояло выйти замуж за Адольфа Кросби – за Аполлона Кросби, как она в шутку называла своего жениха, позволяя себе, впрочем, так шутить только наедине с собой. Для нее он был действительно Аполлоном, каким должен быть любимый мужчина в глазах любящей его девушки. Он был красив, изящен, умен, уверен в себе и всегда весел, когда вызывали его на веселость. Бывали и у него серьезные минуты, и он умел говорить со своей невестой о предметах серьезных. Он читал для нее и объяснял вещи, которые до этой поры были слишком трудны для ее молодого понимания. Его голос был тоже очень приятен, и Кросби умел им управлять, голос этот был патетичен там, где требовался пафос, а иногда звучал таким смехом, как смех самой Лили. Неужели же подобный человек не способен быть Аполлоном для такой девушки, которая призналась самой себе, что полюбила его всей душой?

Она призналась в этом не только себе, но и ему – как, возможно, заметит читатель – нисколько не медля. Со своей стороны мы заметим, что в деле этом не требовалось особенной медленности. Этим делом восхищался весь свет. Когда Кросби в качестве друга Бернарда явился в Оллингтон, то в первые же дни, как это всем казалось, обратил на Белл особенное внимание. Белл, в свою очередь, скромно приняла его восхищение, не сказав, однако ж, никому ни слова и думая сама об этом очень мало. Сердце Лили было свободно в то время. Первая тень крыльев любви еще не пронеслась над ее непорочным сердцем. Совсем не то было с Белл – совсем не то было, в строгом смысле этого выражения. История Белл тоже должна быть рассказана, но не на этой странице. Прежде чем Кросби сделался близким знакомым, Белл для себя решила, что любовь, которую она питала, надо победить, уничтожить. Мы можем сказать, что она была побеждена и уничтожена и что Белл нисколько бы не согрешила, выслушав признание и клятвы от этого нового Аполлона. Грустно подумать, что такой человек мог полюбить и ту и другую девушку, а между тем я должен признаться, это было действительно так. Аполлон, при полноте своего могущества, скоро изменил намерение, и прежде чем кончился его первый визит, перевел свою слабую преданность, в которой признавался, со старшей сестры на младшую. В качестве гостя сквайра он еще раз приехал в Оллингтон на более продолжительное время и к концу первого месяца своего пребывания был принят в Малом оллингтонском доме как будущий супруг Лили.