Возведя глаза к потолку, он долго шевелил губами, видимо, подсчитывая, что ещё сможет приобрести на вырученные за дочь деньги. А ведь прежде он не считал нас с сестрой ценностью. Напротив, всегда говорил, что мы обуза и лишние рты в семье.

 — Кто "он"? — спросила я, забыв о правиле не начинать разговор первой.

 По мнению моего отца, женщине отведена исключительно подчиненная роль — в доме, в семье, в обществе.

 Я не ждала, что отец ответит. Но он это сделал, видимо, в порыве чувств:

 — Михаил Родин, этот выродок тётки Глафиры, будь земля ей пухом. Только сынок её сменил не только страну, но и фамилию. Теперь он Михаил Девил, долбаный сукин сын! Ведь знает, знает, на что давить... Какое искушение. Просто-таки дьявольское...

 Отец посмотрел на меня так внимательно, словно видел впервые в жизни.

 А я едва не упала в обморок, услышав знакомое имя...

 Миша... Жив и поселился в Штатах?

Хочет жениться на моей сестре?!

2. Глава 2

Мария

На несколько минут, показавшихся вечностью, я потеряла дар речи и связь с реальностью. Память услужливо перенесла меня в прошлое, которое, к несчастью, нельзя назвать безоблачным. Измученная мать, вечно недовольный отец, обязанности по дому, огород, скотный двор. Времени на игры у меня не оставалась, да и кукол не было: отец считал подобные траты грешным расточительством. Но вот наступил сентябрь, и я пошла в школу. Тогда все вдруг изменилось, и в мою унылую жизнь заглянуло солнце.

 За длинную русую косу или голубые глаза, казавшиеся особенно огромными на худеньком личике, меня выбрали для ответственной роли. Я должна была дать первый звонок, сидя на плече старшеклассника. Михаил был грозой всех мальчишек и несбыточной мечтой девчонок. Высокий, статный, подтянутый, с лицом аристократа, словно сошедшего с обложки дамского романа. В деревне говаривали, будто его прапрабабку водили к помещику, имевшему французские корни. Вот, мол, от кого Мишка унаследовал такие породистые черты лица.

Кроме внешности Михаилу достался живой ум, чувство юмора и доброта, так редко присущая красивым и успешным. Из всех прелестниц школы он выбрал Катерину, натуральную блондинку с золотисто-карими глазами. Моя сестра Лиза была её лучшей подругой. Часто она прикрывала эту сладкую парочку, говоря, будто она и Катерина делают уроки вместе. А если девочка уходила в дом к отцу Ираклию, значит, можно было не переживать за её нравственность. О его суровости и нетерпимости к разного рода порокам ходили легенды.

 Лизка никогда не боялась отца, даже когда была маленькой. И меня защищала. Даже следы от бляшки ремня и стертые о горох колени не были для неё преградой.

 Михаил никогда не входил в наш дом, но я часто видела его издали. Почти всегда рядом с Катериной. И втайне даже от себя самой мечтала, чтобы на меня он смотрел такими влюблённым глазами. Ловил каждое моё слово и дарил букеты полевых цветов.

 Но вот пришло первое сентября, и я, краснея и бледнея, уселась ему на плечо. Это были самые незабываемые, волнующие ощущения из всех, что мне пришлось пережить за свою недолгую жизнь. Кажется, даже сейчас моя пятая точка, привыкшая к порке отца, все ещё помнит тепло Мишкиного тела и крепость его плеча. Я и сейчас вешу не много, а тогда и вовсе казалась невесомой. По крайней мере, для Мишки.

 — Ну, ты и перышко, Машка! — смеясь, сказал он. И, подбросив меня вверх, легко поймал.

 Тогда он впервые назвал меня по имени. И назвал перышком.

Он был моей первой детской любовью. Единственной. Больше ни к кому я не испытывала подобной тяги. Обмирала, оказываясь рядом. Ловила каждый взгляд, каждый вздох, буквально заглядывал в рот.