Ее все родственники ненавидели. Буквально захлёбывались завистью, когда она сумела вырваться из нищеты и уехать в столицу. Только вот недолгим было счастье моей мамочки.
Беру первую попавшуюся тарелку из раковины и начинаю водить по ней мыльной губкой. Любимый обманул маму.

Бросил беременную, а сам женился на ровне. Богатой, с хорошим приданым.. Так маме и пришлось вернуться назад в ненавистную Варваровку. Мама ненавидела всем сердцем станицу, где каждая собака знала, что ее предали раньше, чем она успела вернуться. Один Бог знает, что ей пришлось пережить, когда беременная и незамужняя, она ходила по селу, а местные жители, шушукаясь и злорадствуя, указывали пальцем вслед.

Продолжаю водить губкой с отчаянием по тарелке с засохшей гречкой. Неужели нельзя было сразу замочить? Кожа на подушечках пальцев сморщилась от долгого контакта с водой, но я продолжаю дальше эту рутину. Как хочется вырваться из этого проклятого замкнутого круга! Но пока получается только выть по ночам от безнадеги.

Иногда просто хочется сесть и разрыдаться, но я знаю, что ни к чему хорошему это не приведёт. Лишь только новых синяков добавит на спине. Больше всего мой дядя Олег не любит слёзы и непослушание.

– Думаешь, что достойна лучшего, чем это? - отвлекает от мыслей грубый голос дяди с желчными нотами. Он лениво почесывает грудь через грязную тельняшку, а затем бьет кулаком по стене, размазывая пролетающую мимо муху. – Она тоже так считала. Мать твоя, – уточняет, утирая нос и бьет по самому больному. - А теперь где она? Правильно, в земле родной – в Варваровке. Там ей и место.

Тошно так, что хочется уши зажать, чтобы не слышать всю эту грязь, льющуюся с уст, казалось бы, родного человека. Только нет у меня родных. Одна я… и так было всегда. Белая ворона среди Родионовых.
Несмело приподнимаю подбородок. Да и не Родионова я никакая.

Я – Лазарева!

Все-таки, несмотря на сильнейшую обиду и предательство, мать дала мне фамилию отца. Только вот в этом доме категорически запрещено ее произносить вслух, а уж воспоминания никто… НИКТО не смеет у меня отобрать.

Сотовый родственника разрывается трелью и он, ответив на звонок, скрывается вглубь зала.

Отдаленно слышу разговор дяди по телефону:

– Игнат, да, можно вечерком по маленькой. Чего нет-то?

Брезгливо морщусь.

Сегодня собирается опять пьянствовать, но мне это на руку. Такой шанс! Сегодня я хочу совершить нечто. Хочу пойти на риск. Кажется, я готова набраться смелости, чтобы попытать свое счастье. Анапа – моя цель. Задумчиво расставляю чистые тарелки и неожиданно останавливаюсь, глядя в потертое зеркало на стене.

Убираю дрожащими пальцами влажную белокурую прядь в сторону. Сколько раз мне говорили, что я вылитая мама?

А ведь и правда, чем старше я становилась, тем больше проявлялись во мне ее черты. Тот же миндалевидный разрез глаз, скулы, изящный овал лица.

Даже волосы и то, такого же серебристого редкого оттенка. Смогу ли я набраться смелости и поступить как мама? Попытаться вырваться из это гиблого места.

Именно по выходным дядя Олег направлялся в ближайшую «Наливайку» опрокинуть пару стаканов. Обычно он засиживается допоздна, что мне очень выгодно.
Машинально ищу взглядом зазор между побитой и пожелтевшей от времени плиткой и кафелем. Только я знаю, что один из синих квадратиков без труда вынимается из стены.

Там лежат мои нехитрые сбережения. Для кого-то откровенные копейки, а для меня несметные сокровища. Целых десять тысяч рублей. Случайные заработки мне так редко перепадали, но я всегда за них держалась. Помочь донести сумки до дома, прополоть, полить огород. Пока дядя Олег «в умате» после своих излияний, я пользовалась этой возможностью.