Поначалу, как только Мишка приехал в деревню, он выходил к сверстникам на улицу поиграть. Но затем стал это делать реже, потому что бабушка Маланья при первых поползновениях Мишки выйти на улицу, моментально пресекала его желание. Его тут же нагружали работой и даже совсем, в данный момент, ненужной. Так соберётся Мишка на улицу, оденет валенки, а ему тут же – «Принеси воды» или «Отбрось снег с дорожки», в общем, любая работа, лишь бы Мишка не думал об улице и об играх со сверстниками.

В начале Мишка этому сопротивлялся, но затем стал уставать сопротивляться и, в конце концов, отступил и отступил бесповоротно. На него надвинулась какая-то апатия. Он стал избегать сверстников и даже, находясь в школе, жил в коллективе особняком, его дразнили сектантом, некоторые ставили подножки и отпускали подзатыльники. От этого Мишка ещё больше дичился и уходил в себя.

Процессия не торопясь двигалась к горе. Когда шли по улице, то всё было ничего, а вот стоило выйти за околицу, как потянул ветерок, ноги стали проваливаться по колено в снег, песнопение мало-помалу стало стихать и только было слышно сопение идущих и ропот завязших в сугробах. Мишке было понятно, что к горе надо было идти на лыжах. Он даже заикнулся об них, но на него так шикнули, что он остановился на полуслове. «Разве это кощунство?– думал Мишка, – всё равно же ногами идёшь, не на автомобиле едешь?». Этот вопрос не давал ему покоя. Но спрашивать не хотелось. Да и кто тебе в этой толпе старух ответит. Понятно, что никто, а вот получить по затылку, это запросто, и мальчик решил не рисковать.

Когда до горы осталось расстояние – рукой подать, в толпе запели молитвы. Все подняли над головой иконы. Поднял и Мишка свой образок.

Вот и подножие горы близко. На минуту прекратилось песнопение. Было слышно только тяжёлое дыхание. Толпа остановилась, перестали скрипеть валенки. Вдруг, шедшая впереди Авдотья, крепкая высокая женщина высвободила из – под шали желтоватое ухо и, приставив к нему руку, прислушалась. Все вопрошающе стали смотреть на Авдотью. Авдотья в этой толпе была моложе остальных и слух у неё был лучше.

– Кажись, дитя плачет? – проговорила она. И как только Авдотья это сказала, Мишка тоже вдруг услышал чей-то, словно исходивший из под земли голос: «Спа-си-и-те-е-е… Ма-ма-а-а-а-а-а… Ыы-ы-ы-ы-ы-ы…»

– Што слышно?– наперебой стали спрашивать Авдотью бабки.

– Спасайтесь в молитвах, – говорит, – ответила та и мелко, мелко закрестилась. – Держитесь заведённого вами правила… – добавила она.

– Знать ангел сошёл на нашу гору, не миновать конца света. И начнётся он у нас здесь, на этом самом месте.– Проговорила низенькая с конопушками на щеках тётка Агафья,– вот увидите, сёстры мои! –

Мишка, который ясно услышал крик «Спа-а-а-с-и-те-е-е!!!» Поддавшись общему настроению, переделал услышанное в слово «Спаситель» и испуганно перекрестился, хотя услышал совершенно другое.

После услышанного голоса, дальше бабки не пошли. Они остановились, а потом стали пятиться. Те, что стояли впереди, стали наступать на ноги тем, кто стоял сзади. В рядах наступило замешательство. Затем, вся толпа бабок вдруг повернула и, ускоряя шаг, чуть ли не бегом, пустилась прочь от Верблюжихи. Мишка, изрядно перетрусив, бежал впереди всех и всё тише и тише до него доносился голос «Спа-си-и-те-е-е… Ма-ма-а-а-а-а-а-… Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы…» Он бежал, крепко держа в руках образок. За ним, почти по пятам, бежала носатая Авдотья. Прибежав домой, Мишка тотчас залез на печь, спрятался за занавеской, уткнулся лицом в подушку, стуча от страха зубами и всхлипывая.