Это – Он.

…Он останавливается, опускает руки и аккуратно пережевывает колосья национального герба… Он уже не вибрирует. Он только любуется тихомировским отражением… И весь его вид выражает полнейшую растерянность перед лицом совершаемых чудес…

И я объясняю ему, хотя понимаю, что недостойно чудесному растолковывать материальность совершаемого…

Я объясняю ему, что только перцовая виновата в тихомировости его отражения…

…а в зеркальной поверхности 220-вольтного утюга его лик предстанет перед ним во всем благородстве Иденской физиономии…

…и что это – чрезвычайно увлекательно – рассматривать свое отражение во всех зеркальных поверхностях – и с удовлетворением сознавать, что в колпачке будильника перед вами вырисовывается Бридкин, а в луже Остаевской мочи – капитан чехословацкой хоккейной команды…

…и тщательно изучив химический состав Остаевской мочи, вы можете с научной точностью определить причины отсутствия в вас спортивных наклонностей…

…а распознав в хоккейном капитане человека нервного, с уверенностию констатировать степень Остаевской невинности…

…я объясняю ему…

…но не в силах исказить усмешкой скорбный ангельский лик…

И я продолжаю убеждать его в том, что ничто так ярко не характеризует духовное богатство человека, как то, что он находит для себя действенным в смысле пробуждения эрекций…

…и обосновываю естественность Матусовского бессмертия…

…и в доказательство привожу цифры роста азиатской преступности…

…вместе с ростом материальной заинтересованности кооперативных работников…

…И ему вдруг становится так тоскливо, что я обрываю себя на полуслове…

И поворачиваюсь на другой бок.

10 ч. утра

1 февраля

Долой трагедии!

И – никаких симпатий!

Лично меня интересуют только панельные узоры!

2 февраля

Любопытно то, что К. отметает семейные обстоятельства и все внимание сосредотачивает на «личных»…

В его голове все предстает вполне разрешимым и безобразно понятным:

Вас ударяют зимние каникулы, потом весна…

Лето толкает в другую сторону – и вы иначе воспринимаете весенний «объект»… Невинность предстает уродством. И только потому, что весенний «объект» кажется даже в смысле внешности – искажением «maman»… А тяготение к Искаженной заставляет стыдиться лета и проникнуться брезгливостью к «maman»…

Декабрь окончательно все мутит. И в голове – полнейший хаос…

Все невообразимое начинается с 10-го:

Двое суток проходят в ожидании…

13-го вы неожиданно поворачиваете к августу – и в ночь на 14-е пытаетесь всхлипывать…

14-го глотаете водку.

А на следующий день, принимая Schwester Ант. Григ., втискиваете мат в выражение крайней раздражительности…

И вместо истерики слышите трогательные успокаивания.

И на целую неделю отбрасываете от себя Schwester…

16-го снова пьете,

17-го неожиданно «реабилитируете» «maman» и пытаетесь благословить изящество колючей проволоки…

В ночь на 18-е серьезно помышляете о самоубийстве.

А днем ударяетесь в меланхолию… и мысленно падаете перед «maman»… И целуете белые икры… И слышите над собой традиционный «maman»-овский афоризм, который заставляет холодеть…

19-го пьете,

20-го проходите мимо Schwester и вдруг повторяете вечное «maman»-овское: «Все равны, Веничка! Все один божий хер сосем!» – и внутренне заливаетесь идиотским смехом…

21-го исключаетесь из университета.

В ночь на 22-е попадаете в музыкантовские лапы…

И целую неделю не пытаетесь из них вырваться…

25-го с восторгом приемлете весть о самоповешении «maman» – и снова ударяетесь в sentiment…

Еще несколько фактов:

Вечером 25 декабря вы спокойно откладываете письмо – и внутри вас – сплошной детский восторг, без малейшего волнения. Вы ложитесь в постель и видите перед собой обычнейшие ржавые трубы, которые за 4 стромынских месяца вполне вами изучены и не представляют никакого интереса. Но вы смотрите на эти трубы – и вдруг вас охватывает невероятное волнение, которого вы никогда раньше не испытывали. Вы не думаете ни о веревочной петле, ни о чем другом, – вы видите перед собой только испорченные железные цилиндры, вы прекрасно сознаете, что это ржавые трубы – и ничто иное…