– И когда же ты, наконец, отсюда уедешь? Ведь в доме у тебя холодно, сыро, есть нечего! Смотри, отощаешь и с голоду помрешь! Или простудишься и тоже помрешь, но уже от пневмонии! Хрен редьки не слаще! Уезжай уж лучше!

Он воспитанно поклонился, прижав руку к сердцу.

– И тебе тоже здравствуй! – Он был само благонравие, всем своим церемонным видом являя укор невоспитанной девчонке. – Я-то, грешным делом, надеялся, что ты признаешься, как истосковалась без меня.

Ксюша, утром разглядывавшая разноцветные синяки на груди и шее и предвидевшая несколько недель хождения в свитерах с глухим воротом, раздраженно потребовала:

– Идите-ка вы своей дорогой и не мешайте мне, Максим Батькович! Шагайте себе мимо!

Он мило уточнил:

– Вообще-то отчество у меня Владимирович. А у вас?

– А мы не про вас! – Она отвернулась и продолжила прерванное занятие.

– Это как сказать… И посмотреть…

Он вытащил из ящика симпатичную морковку, небрежно вытер ее о штаны и принялся невозмутимо грызть, склонив светлую голову и с приятностью наблюдая за соблазнительным округлым задом Ксюши, склонившейся над грядкой. Ему очень хотелось нежно погладить его и промолвить: «Избушка, избушка, повернись ко мне передом, а к лесу задом», но опасение схлопотать за это от вспыльчивой девицы хорошую оплеуху пересилило, и он остался стоять, где стоял. Такого юмора она не понимала, в этом он уже убедился.

Конец ознакомительного фрагмента.