Мне так мало нужно и все это у меня есть! Меня кормят, содержат в тепле и сухости, и дают поспать.

Я немного повзрослел – мне уже три дня! Я в совершенстве знаю вкус маминого молозива, узнаю окружающие меня звуки, различаю голоса. Вот! Сейчас папа разговаривает с белым пятном. Послушаю, о чем они говорят.

– Завтра мы можем вас выписать, – сказал чужой голос.

– Отлично, – ответил папа. Хлопнула дверь.

– Слава Богу, – сказала мама, – я так хочу домой!

Домой!? Ах да! У нас же есть дом! Я совсем про это забыл, я так был занят жизнью, что совсем забыл о том, что мы все находимся в больнице. Завтра мы поедем домой. Интересно, какой мой дом? Все, что я о нем помню, это что там время от времени играет музыка, мама разговаривает с кем-то, но я не слышу собеседника, а еще меня колышет из стороны в сторону, когда мама танцует. Она кружится по комнате, под музыку, и каждое движение попадает в такт. Ей радостно, я это чувствую на вкус – воды вокруг меня становятся слаще.

Стоп! Но больше нет вод! Они были! БЫЛИ. Какое странное слово. Я только сейчас осознал, что существует прошлое. Значит, в моем доме время от времени играла музыка, мама разговаривала с кем-то, а меня колыхало из стороны в сторону и воды становились слаще. Как грустно осознавать, что последнего я уже никогда не почувствую вновь. Это прошло. Навсегда.

А что еще прошло? Чего еще я больше не смогу пережить и прочувствовать?

Я никогда больше не смогу оказаться в своем прежнем домике маминой утробы. Я больше не услышу стук ее сердца так отчетливо и близко. Я больше не смогу ощутить чудо рождения.

Но если есть на что оглянуться назад, может, есть что-то и впереди? Конечно! Врач сказала «завтра можем выписать». Такое заманчивое завтра! В нем может быть что угодно. Это как коробка с сюрпризами. Все, я с нетерпением жду завтра. Хотя, что это? А, я снова хочу есть. Да, голодному мне будет тяжело дождаться завтра.

И я снова закричал, требуя еды. Жить-то нужно сейчас.

Я проснулся от шелеста – это папа складывал вещи в полиэтиленовые пакеты. Мама ему помогала. Они радостно говорили о предстоящей выписке и оживленно ходили по палате. Вскоре пришла медсестра и выдала какие-то справки. Она сказала, что мне еще нужно сделать прививку и направилась ко мне, чтоб взять меня на руки. «Что за прививка?» – подумал я. Может, я не хочу, чтоб мне ее делали. Но меня снова никто не спросил. Молодая медработница уже несла меня по коридору, направляясь в процедурную. Я снова остался без защиты и поддержки родителей. А это оказывается, очень страшно!

Меня положили на пеленальный столик, расстегнули человечек. Я с интересом и опаской наблюдал за движениями медсестры. Я почти не мог ее разглядеть, но она со мной заговорила, и мне показалось, что она добрая. Её голос звучал спокойно и уверенно. Она сказала, чтоб я не боялся, что больно не будет. Солгала.

Уже в следующий миг я почувствовал жгучую боль в плече. Я хотел было заплакать, но вспомнил, что я мужчина. Так говорила мама. А мужчины не плачут. Но боль нарастала, и как я не силился сдержать крик, мне это не удалось. Я снова кричал. Сначала от боли, а потом от разочарования в себе, что не смог ее стерпеть. Раздосадованный своим малодушием, я даже не заметил, как меня снова одели и принесли в палату к родителям.

Опомнился я уже на руках у мамы. Ее запах в который раз подействовал успокаивающе. Правда, было что-то новое в ее аромате, что-то приторно неестественное. Оно заглушало ее природный запах, к которому я успел привыкнуть. В последствии, я узнал, что это были ее любимые духи. И зачем только люди ими пользуются?