У Бена вытянулось лицо.

– Превосходно.

Софи в предвкушении потерла руки.

– Ничего ты не понимаешь, брюзга, – это же здорово.

Вот молодец! Я готова была расцеловать Софи, хотя в ее устах эти слова прозвучали совершенно не обидно. Мне показалось даже, что этот ворчун ей почти улыбнулся.

Заранее понимая, что делаю непозволительную глупость, я все же не удержалась.

– Только подумайте, Бенедикт, как вы поразите вашу девушку своим искусством кондитера, – ляпнула я.

Кисло осмотрев в мою сторону, он надел куртку.

– Во-первых, не Бенедикт, а Бен, во-вторых, у меня нет девушки. И мне никого не нужно поражать.

– А как же родственники? – не унималась я, сама не понимая, какая муха меня укусила. – Я уверена, им понравится, если вы им что-нибудь приготовите.

Его рот сжался в мрачную линию, и – будто захлопнулись ставни – всякое оживление с лица исчезло. С непроницаемым холодным выражением он равнодушно посмотрел сквозь меня, куда-то в сторону окна.

– Возможно.

Не поглядывай я на него тайком на протяжении всей поездки, может, ничего бы и не заметила. Но я поняла, что невольно затронула какую-то больную тему.

– Извините, – пробормотала я, краснея.

В его взгляде отразилось крайнее удивление. Бен с недоверием, почти испуганно взглянул на меня, но затем глаза сузились, и к ним вернулось непроницаемое выражение. Он кивнул, молчаливо принимая извинения, после чего отвернулся. И таким одиноким, почти несчастным показался он мне в эту минуту. В груди шевельнулось сочувствие. Этот обмен репликами остался незамеченным, наш народ шумно собирался, одевался, проверял, не забыл ли кто сумки. Я смотрела ему в широкую спину, чувствуя себя неловко, как будто вторглась во что-то запретное. Ведь кто-кто, а я-то могла бы и сообразить. Мне ли не знать, какие сложности бывают в семьях. Целую минуту я боролась с желанием подойти и сочувственно положить ему руку на рукав. Вряд ли он сказал бы мне за это спасибо, да я этого и не ждала. Просто хотелось дать ему понять, что я его понимаю. И что он не один.

– Я без сил, – выдохнула Аврил, входя в вестибюль нашего отеля. – А проклятые ноги просто меня убивают. – Она сбросила шикарные кожаные мокасины с бахромой («Рассел и Бромли», не хухры-мухры) и осталась в одних чулках. Выхватив из кармана мобильник, она принялась фотографировать свои точеные ступни.

– Сейчас отправлю это в Твиттер… Усталые ножки, хештег Прекрасный Копенгаген, смёреброд, Амалиенборг. Всё супер. Хештег причуды пресс-тура.

Я в точности знала, каково ей сейчас, потому что и сама была на ногах с пяти утра.

Хотелось только одного: принять горячую ванну (в таком отеле это особая роскошь) и насладиться чашкой горячего чая.

– Стаканчик спиртного поставит тебя на ноги, – заявил Конрад. – Самое время пропустить по маленькой. Как насчет здешнего бара, Кейт, дорогуша?

– Мне кажется, все немного устали, – а кое-кому еще предстоит работать. В моем почтовом ящике скопилась масса сообщений, требующих ответа.

– А вот я не прочь. – Дэвиду, кажется, предложение пришлось по душе. – Неплохая идея.

– Но хватит ли нам времени, чтобы подготовиться? – заволновалась Аврил. Зажав туфли под мышкой, она вынула из сумочки зеркало и проверила макияж.

– Вагон времени. К тому же, милая, ты и так ослепительно хороша. – Конрад слегка поклонился (дамский угодник старой закалки), но тут же добавил немного насмешливо, так что все дружно рассмеялись: – Ручаюсь, ни один не вытолкал бы тебя из своей постели.

Аврил, стоявшая рядом со мной, натянуто улыбнулась, и, кажется, только я услышала, как она пробормотала себе под нос: