По вечерам мы беремся за руки и гуляем вдоль бело-желтых многоэтажек. Мы стараемся не смотреть в сторону детских площадок, ведь дети – это сильнейший в жизни стресс. После грибов и музыки, разумеется. Мы рано ложимся спать, и закрыв глаза, внимательно прислушиваемся к стуку наших сердец.

Каждый месяц мы ходим на обследования. Врачи подсоединяют к нашим сердцам провода, и мы видим на мониторе, что кроваво-красные трещинки стали еще немного меньше. На обратном пути мы заходим в кафе, выпиваем по бокалу вина (непременно разбавляем водой) и улыбаемся друг другу.

– Никакой музыки, – говорю я.

– Никаких грибов, – напоминает он.

И каждый из нас думает, что в сущности, мы – идеальная пара.

Иногда мы читаем о тех, кто специально раскрывает свое сердце и говорит, что счастлив. Мы смотрим друг на друга и представляем, как это могло бы быть. Но мы слишком осторожны, чтобы рисковать.

В тот вечер воздух был особенно теплым и прозрачным. Я тогда впервые заметила, что в его темных кудрях появились седые прядки.

– Пройдемся пешком? – спросил он, когда мы вышли из кафе, отметив очередное обследование.

– Никакой физической нагрузки! – напомнила я.

– Пройдем всего пару остановок. Не будем торопиться. И не волнуйся! Никакого стресса!

Мы шли не спеша, взявшись за руки, и смотрели по сторонам. Наверное, вино все же ударило нам в голову. Иначе как объяснить, что мы ничего не заметили? Может быть, звуки долетали до нас издалека, но мы не обратили внимание? Или они сделали перерыв и возобновили игру несколько секунд назад? Мы вышли на площадь и остановились, как вкопанные. Прямо перед нами на газоне расположились четверо – трое парней и девушка в невесомом платье бледно-желтого цвета. Струнный квартет. Музыка. Они играли что-то нежное и певучее, и вокруг них уже собрались люди – они стояли вокруг, сидели на скамейках, лежали на траве.

Он до боли сжал мою руку, и в ту же секунду я поняла, что сейчас случится. Я пыталась тянуть его в сторону, но куда там! Он быстро прижал меня к себе – так крепко, что хрустнули кости, совершенно не заботясь о безопасности наших сердец. А потом рванулся вперед и в два прыжка оказался на газоне. Он сказал что-то на ухо парню, тот удивленно взглянул на незнакомца, а потом передал ему скрипку.

Он взмахнул смычком, и в ту же секунду что-то неуловимо изменилось. Как будто его партия расставила все по местам, связав все четыре инструмента в один ликующий голос. И мир стал единым. И горе ушло. И все трещинки, которые могли появиться в чьих-то сердцах, разгладились в одно мгновенье.

Он смотрел прямо на меня, а музыка лилась из его рук и да – прямо из сердца. И в этой удивительной мелодии было все, от чего мы отказались, – наши страхи и мечты, наши нерожденные дети, наша страсть и ненасытная жизнь. Все то, что еще можно было исправить, и то что уже совершенно невозможно вернуть.

А люди поворачивались к нему, забывая о недоеденных чипсах. Новые слушатели стекались из переулков и постепенно заполняли площадь. Музыка становилась все громче, поэтому вряд ли кто-то кроме меня услышал хлопок, с которым раскрылось его сердце. Не спрашивайте как, но я в одно мгновенье поняла, что теперь это были не трещины. Его сердечная кора взорвалась и рассыпалась в пыль. И мне не нужен был монитор, чтобы понять, что его сердце стало беззащитным и ярко-алым.

Он крикнул мне:

– Это не страшно!

Мое собственное сердце сжалось в комок, а потом вдруг хлопнуло и стало огромным и тяжелым. Странно, но в этот раз это действительно не было страшно. Мне даже показалось, что дышать стало легче.