Теперь, стоя среди будущих новобрачных, Себастьян снова думал о лице Фанни и молился, чтобы она никогда не узнала о том, что он сейчас сделает. Отведя глаза, он надел на палец Ривки кольцо. В свои пятнадцать Себастьян Криспис стал мужем, даже не глядя на свою новую жену, как будто, если чего-то не видеть, оно может исчезнуть само собой.

Когда Господь распределял качества, Правду раздали всем. И людям, и животным – каждому существу досталось понемногу. А вот предательство…

Им наделили лишь человека.

И это переносит нас в следующий день:

В нашей истории этот день стал днём сразу трёх предательств. Все они произошли поздним утром на вокзале барона Хирша, откуда отправлялся последний поезд из Салоников до лагерей смерти в Аушвице.

В предыдущие месяцы было восемнадцать рейсов. По мнению Удо Графа, всё прошло достаточно хорошо. По расписанию. Без происшествий. Удо пошёл на некоторые уловки, чтобы всё двигалось гладко, например говорил евреям перевести деньги в польские злотые и раздавал кредитные билеты, которые так никогда и не будут обналичены. Удо с наслаждением наблюдал за голодающими балбесами, добровольно отдающими свои последние гроши и по-прежнему верящими в то, что нацисты в конце концов отнесутся к ним справедливо. Он даже привлёк солдат, чтобы те, как носильщики, грузили в поезда чемоданы.

Однако лучшей его затеей стал Нико Криспис. Удо считал этот ход гениальным. Мальчик в точности выполнял все указания: лавировал между толпами людей, нашёптывал обещания будущих рабочих мест, домов и «Переселения!». Это позволило посадить в тревожных умах пассажиров то самое зерно правды, необходимое для того, чтобы заставить их подняться в вагоны.

Нико, носящий выданную ему Удо жёлтую звезду, так убедительно «пересказывал» всем подслушанные слова немецкого офицера о воссоединении еврейских семей, что некоторые пассажиры даже благодарно обнимали его в ответ. Многие проживали по соседству с Нико или ходили с ним в синагогу – они звали его Хиони, – и то, что он жив и здоров, радовало их ровно настолько, чтобы поверить в его историю. Удо гордился тем, что разработал эту тактику с евреем-лгуном, и решил, что при следующем разговоре с Волком упомянет его и, возможно, они вместе обсудят военную стратегию.

В течение этого времени Удо позволял мальчику спать в его прежней комнате. Судя по всему, мальчика это успокаивало. За ужинами Удо наблюдал за тем, как ребёнок жадно поглощал хлеб и мясо.

– Не торопись, – сказал Удо. – Сначала жуй, а потом глотай.

– Aber ich bin hungrig sehr, – ответил Нико, практикуясь в немецком.

– Sehr hungrig, – поправил Удо. – «Очень голодный». «Очень» стоит перед словом, а не после.

– Sehr hungrig, – повторил Нико.

Удо иногда ловил себя на том, что с интересом наблюдает за мальчиком: как тот проводил свободное время за чтением словарей, играл с чем-нибудь или подолгу смотрел в окно. У Удо не было своих детей. Он никогда не был женат. Он решил, что после победы в войне найдёт себе настоящую немку с достойным характером и великолепной внешностью. Высокое служебное положение обеспечит ему широкий выбор потенциальных невест, в этом он был уверен. А потом уж, конечно, появятся и дети.

Пока же его озадачивала невинность Нико. В конце концов, мальчику было двенадцать лет. В его возрасте Удо уже выкурил свою первую сигарету, выпил свою первую банку пива и частенько получал тумаков в драках со старшими мальчишками в своём районе Берлина.

Но этот ребёнок был совершенно другим. Однажды вечером, когда Удо пожаловался на головную боль, Нико постучался в его спальню и предложил ему смоченное горячей водой полотенце. В другой вечер, когда Удо попивал бренди, Нико подошёл и протянул ему немецкую книгу.