Потом все снова садились за стол, орали: «Горько!», считали, …пили… Затем шли на танцпол и женщины под баян пели матерные частушки и, повизгивая, плясали, словно домашние птицы, хлопая себя локтями по бокам. Мы тоже не отставали. Песен правда не пели, но Петруха ходил вприсядку, а мы дружно хлопали и поддерживали выступающих.

В заключение, попив кофе и опрокинув по рюмке «на посошок», стали собираться домой, хотя о каком доме может идти речь, если электрички уже не ходят? Николай очень удачно увел со стола бутылку водки, но очень неудачно засунул ее в штаны и в холле, при большом скоплении народа она у него выскользнула и разбилась. Потом к нам подошёл Валера и сказал, что ночевать мы будем у дяди Саши, постоянно ослепительно улыбавшегося невысокого смуглого мужчины приятной внешности, лет тридцати пяти. Тот оказался мужем той самой задорной Гали.

Идти пришлось долго, около часа, по шпалам, отвратительно вонявшим креозотом и всем тем, что обычно выливается из туалетов поездов дальнего следования. Было темно и только рельсы, уходящие куда-то далеко в бесконечность, отражали свет луны, вычерчивая перед нами две правильные параллельные светящиеся линии. Мы брели, наверное, километров пять, спотыкаясь и стараясь не упустить из вида идущих впереди дядю Сашу с женой. Хмель постепенно выветрился и оставалась только усталость и желание лечь и заснуть. Наконец, ведущие остановились, подождали нас и мы, свернув на едва заметную тропку, прошли в полной темноте метров триста, пока не уперлись в забор из невысокого штакетника. Хозяева пропустили нас в калитку. Вот и дом. Совсем небольшой и невысокий. Крылечко в три ступеньки. Галя, протиснувшись между нами, нагнулась и, достав откуда-то снизу ключ, открыла входную дверь. Да здравствует электрический свет. Миновав небольшую летнюю веранду, вошли в избу. Дядя Саша взял фонарик и ушел с Николаем в сарай за матрасами, а мы мимо кухни зашли в комнату. Тусклая одинокая лампочка без абажура под потолком, наружная проводка на фарфоровых роликах по темным от старости бревенчатым стенам. В углу – старый, еще деревянный комод, крашеный голубой масляной краской, такие же буфет и гардероб «мать и дитя» с кривым, начинающим чернеть по краям зеркалом. Большую часть комнаты занимала печь.

На полу, между ней и стеной, постелили пару матрасов, накрыли их покрывалом. Хозяин принес из кухни два стула, чтобы мы могли сложить на них одежду, и, укрывшись еще одним покрывалом, мы легли рядком: Петя посередине, а мы с Николаем по краям. Галя, нисколько нас не стесняясь, разделась до комбинации, выключила свет и скрылась за темно-синей в цветочек ситцевой занавеской, отгораживающей лежанку у печки от остальной комнаты и откуда уже раздавалось похрапывание ее мужа.

Проснулся я оттого, что мне показалось, будто бы рядом, слева происходит какое-то шевеление и шорох. Да нет. Справа похрапывал Петруха. Звук не повторился. Наверное, показалось. Прошла минута-другая и волны дремы уже начали захватывать и уносить меня в царство сновидений, как, вдруг, я почувствовал на своем левом колене чью-то руку. Она нежно, едва касаясь, поглаживала ногу, неторопливо двигалась чуть вверх, на мгновение замирала, затем возвращалась вниз, чтобы потом вновь подняться уже на пару сантиметров выше, и опять отступала и останавливалась, как-бы играя, но двигалась она во вполне определенном направлении. Ничего себе, подумал я. Муж, значит, за занавеской мирно почивает, а эта озорница на охоту вышла? Любопытная семейка. И почему распутница выбрала меня, а не Николая? Это ему она весь вечер глазки строила. Может перепутала? Неудобно как-то. И о чем она думает? И чем это мы здесь занимаемся в десяти сантиметрах от Петрухи и в полутора метрах от ее мужа? Тем временем, ее рука постепенно, но уверенно, пробиралась все выше. Я осторожно повернул голову в ее сторону и чуть не заорал от неожиданности. В приглушенном лунном свете, исходящем из двух маленьких окошек, лежал дядя Саша. Он смотрел на меня и улыбался. Без резких движений я взял его руку и выпроводил ее из под покрывала. Что за глупость такая? Понятно, что выпил мужик, может в туалет ходил, а, возвращаясь, заблудился и прилег с пьяных глаз не там? Нет, ерунда какая-то получается. Он, что, в своем доме заблудился? У него жена-красавица, а он… Тут я почувствовал, что его рука опять нащупывает мою коленку. Видимо, то, что я прогнал его из-под покрывала он воспринял как элемент заигрывания или кокетства с моей стороны. Теперь я уже резко скинул его руку и решительно перевернулся со спины на правый бок, лицом к Петрухе. Лежу и разные мысли лезут в голову. А не опрометчиво ли я поступил, повернувшись к дяде Саше спиной? Вдруг он сейчас накинется на меня сзади и отработанным приемом устроит мне акт дефлорации? Да нет, успокаивал я себя. Тут Петька, Николай, да и Галя его, опять же, за занавеской спит. А может и не спит. А вдруг они заодно? Завлекают одиноких путников и потом глумятся? Нет, нет, нет! Но я же шум подниму. Стоп! А ребята-то, хоть дышат? Может им уже давно глотки перерезали и я один остался?!! Да нет. Вроде нормально все. Петруха посапывает. Надо было, конечно, этому другу сразу в ухо дать. Коля так, наверняка, и поступил бы. Сейчас уже момент упущен, чтобы устраивать бои в партере. С другой стороны, дашь в ухо – все проснутся и увидят, как мы, обнявшись, по полу катаемся. Тоже не вариант. Начнется скандал. Да и ночевать на улице очень уж не хотелось. И, овладеваемый такими думами, я незаметно заснул.