– Имя-то у него есть, у завсегдатая?
– Месье Ламбер Паже, – слащаво осклабился человечек.
– Ах, этот скряга! Ольга, ты слышишь? Господин неудавшийся финансист разорился на пралинки – очень диетическое лакомство, как раз для твоей фигуры!
– Тони, прекрати эту дурацкую игру! Иди сюда, мне холодно.
– Долг зовет! – подмигнул красавчик Мельхиору. – А ты прогуляйся пока, мелочь пузатая.
Дверь захлопнулась. Человечек сжал кулаки. Маленькое тело сотрясала дрожь, в груди поднималась волна ярости, взор застила багряная пелена.
– Господи, спаси и помилуй… – зашептал он. – Ты, Тони Аркуэ, еще не знаешь, кто я такой… а я… я…
В ночь с 28-го на 29 октября 1873 года яркий свет озарил здание между улицами Ле-Пелетье и Друо, временно приютившее Парижскую оперу. Некоторые потом уверяли, будто слышали, как взорвался газопровод. Другие склонялись к мнению, что огонь вспыхнул по недосмотру на складах декораций или в костюмерных мастерских. Мельхиор Шалюмо, в ту пору двадцати трех лет, так и не смог докопаться до истины. Зато в его памяти навсегда запечатлелась картина: острые языки пламени тянутся к ним со всех сторон, а они бегут между рядами костюмов из «Фауста» Гуно. Ничтожность своего положения Мельхиор, в те времена подсобный рабочий сцены, восполнял блестящим знанием территории и непровзойденной ловкостью в фальсификациях, сделавшей его обладателем дубликатов всех ключей. Да, он отчетливо помнил себя в конической шляпе Мефистофеля, помнил, как веселился, гримасничая и кривляясь перед девочкой, как та пугалась и ахала от неподдельного ужаса. Приплясывая вокруг маленькой балерины, Мельхиор выжидал момента коснуться ее, а то и обнять, ведь это было бы так просто, он всего на пару сантиметров выше… Ему помешал огонь…
Совсем рядом загрохотало – обрушились доски, и человечек будто вынырнул из омута, застрял на миг между прошлым и настоящим, а потом вернулся к реальности. Суматоха в сознании улеглась, огненно-алые миражи воспоминаний выцвели, утихли отголоски давней истории.
Глава вторая
Понедельник, 15 марта
«Как говаривает Кэндзи: «Кто собирает крошки со своего стола, тот и со слугами скуп». А этот лысый олух не только со своего стола крошки метет, он и в гостях скатерть себе в карман вытряхнет, скареда этакий», – подумал Жозеф Пиньо о посетителе и невозмутимо ему улыбнулся:
– Нет, ваше сиятельство, увы, весьма сожалею. Я признаю́, что эти произведения обладают художественной ценностью, но они слишком часто издаются. – Он покачал головой и вернул книги долговязому субъекту, нависшему над конторкой лавки «Эльзевир».
– Но они куплены здесь, у вас, вот подпись месье Мори! – выпалил субъект.
Жозеф уставился на каббалистические знаки, начертанные карандашом на титульном листе «Сказок» Перро с иллюстрациями Гюстава Доре. Он размышлял, не отправить ли субъекта, то есть герцога де Фриуля, к своему крестному Фюльберу Ботье, букинисту с набережной Вольтера (месье Ботье специализировался на нумерованных изданиях, пергаментах, гримуарах и автографах), но тотчас передумал: нельзя же так подставлять лучшего друга покойного батюшки!
– Моя родственница со стороны жены, герцогиня де Салиньяк, подарила эти книги сыновьям моего племянника, месье де Пон-Жубера!
«Племянник, племянник! – мысленно передразнил герцога Жозеф. – Мне Валентина, любовь моей юности, как-то рассказывала про этого пижона с дворянской частицей, что он в свое время… Стоп, ну-ка, ну-ка… – Молодой человек пригляделся к герцогу де Фриулю. – Ага, плечи поникли, взгляд бегает… Да его сиятельство в бедственном положении! Карточные долги?»