Ладно! Утро вечера мудренее. Сейчас поспим, а с утречка разберемся…

На горизонте видна Дубрава. Кажется, протяни руку и подхватишь на ладонь едва заметный в сгущающемся полумраке зеленый шарик, ощетинившийся ветвями. Вот только… Стоит ли протягивать? Душа – выжженное пепелище, с горьким запахом полыни…

А, к маргулу! Прошлая жизнь окончена, поросла быльем поляна в летнем ольшанике, где впервые встретился взглядом с Тийлой… Все прошло, все…

Завтра – атака. Закаленный в муках меч напьется крови… Вот только – чьей?

А сейчас… Сейчас, в сумерках, сползающих на засыпающий лагерь, можно пройти мимо палаток, вскинуть голову к звездам, коварно подмигивающим с небес и… замереть, услышав тихий злой голос, раздающийся из одного из шатров…

– Что, гордая?! На-а-адо же… Даже «милордом» не называешь?! А если так?… – За плотной тканью палатки видны две тени: одна – хрупкая, девичья, дрожащая (от ветра? От страха?), вторая – крепко сложенная, тролья…

Тролль взмахивает рукой… Магическая волна, пробившись сквозь толстую ткань, задевает покрывающееся смолянисто-черной чешуей тело… И девушка вдруг делает шаг вперед, медленно опускается на колени:

– К-как вам угодно… – голос дрожит, она хочет сказать что-то другое, но… – м… м… милорд…

Рывком отдернуть цветастый полог. Шаг вперед. Ярость затуманивает разум. Темное полотно клинка со свистом рассекает воздух.

И в какой-то короткий миг, когда металл касается шеи тролля, успеваешь заметить испуганные глаза девушки. Испуганные и упрямые… Серые…

Вытереть меч об одежду убитого. Стянуть с пальца тяжелый перстень, бросив его на колени девушки, не обращая внимания на запятнанный кровью подол:

– Если при выходе из лагеря кто-нибудь остановит, покажешь кольцо. Дома – выкинешь, чтоб не заподозрили в общении с… темными…

И уйти, не оглядываясь.

Скользнувшее по запястью холодное лезвие… острая боль, ставшая за последнее время почти привычной, и по ладони течет тонкая струйка вязкой, темной крови, сворачивающееся в новое кольцо-печатку на пальце. Пути назад нет, а впереди – пустота… Значит, надо проложить свою дорогу!

Царица Ночь удивлена. В голосе, раздающемся из-под нависающего капюшона, слышны встревоженные нотки:

– Зачем?! Эйсс-сийн был одним из преданнейших солдат! Он привел с собой несколько тысяч воинов!

Нельзя оглядываться. Нельзя смотреть на нее.

– Я сделал то, что должен был.

– И… не сомневаешься в этом?

Прямой взгляд:

– Ничуть!

Моя стража прошла спокойно. И тихо. Особенно если учесть, что даже после такого доброго и милого сна Дариэн наотрез отказался со мной общаться, тихо вздохнув что-то вроде: «Боюсь, Тьма коснулась тебя сильнее, чем я думал…». Но я же не делал ничего такого! Я просто запретил Элиа называть меня «милордом»! Я же не приказывал ей пойти и сброситься со скалы?!

Тишина…

Выстояв положенный срок, я растолкал Аэлиниэль и снова задремал… Совесть, в лице благоразумного дедушки, продолжала молчать.

Да никто меня не касался! Ни сильно, ни слабо!

Я спал. Откуда-то я точно знал, что сплю и вижу сон. Вернее не так. Я знал, что все происходящее – сон. А еще я знал, что он мне о-о-о-чень не нравится…

Вокруг – стены. Знакомые, сложенные из темного камня, прохладного в жару и теплого в самый лютый мороз. Чуть шершавого, но… гладкого, как ни странно. Пальцы знакомо скользнули по краю каменного блока. Как когда-то давно, как в детстве…

Кардмор… Дом…

Но неправильный. Вместо гобеленов – голые стены. Вместо цветных витражей – пустые окна, слепо глядящие во тьму. Такую же слепую – ни одного огонька. Ни звезд, ни ветерка. Ничего. Голый пол, не прикрытый ни южными паласами, ни длинными дорожками. Даже факелы были зажаты не в вычурных держателях темной бронзы, на которых так удобно висеть, ухватившись за одну из петель, а в простых грубых кольцах, кое-как вделанных в стены…