– Я верю тебе – просто сказала она – можешь не клясться. Но ты думаешь, что этого достаточно?

– Что тебе мешает? У тебя кто-то появился?

– Ты о мужчине? Нет, дорогой, мужчины у меня нет, но ты прав: кое-что действительно появилось. У меня теперь есть свои друзья, свои интересы, своя работа. Не наши, а именно свои. И я этим очень дорожу.

– Ты хочешь сказать, что в этой твоей жизни мне больше нет места?

– Я не знаю. Я, правда, не знаю. Я знаю только, что камень, спущенный с горы, остановить нельзя. Может быть, когда-нибудь он и остановится, но сейчас еще нет.

– Хорошо, давай разведемся, но хотя бы дом не продавай!

– Ты просто не понимаешь, что я не могу здесь оставаться, он слишком велик, в нем столько воспоминаний.

– А как же сыновья? Где они будут жить? Это же и их дом.

– Я с ними разговаривала. Сыновья меня поддерживают, они уже взрослые и самостоятельные люди. Они все равно не жили бы здесь, даже если бы мы были вместе. У них будет своя жизнь и свои дома. Кстати, – сказала она после некоторой паузы – ты можешь выкупить мою долю, если этот дом тебе так дорог.

– Ты отлично знаешь, что у меня нет таких денег.

– Тогда я не знаю, чем тебе помочь. Мне нужны деньги. Я уже присмотрела себе коттедж недалеко от работы. Он небольшой, но там будет достаточно места и мне, и мальчикам, если они приедут.

– Ты уже все решила – с грустью сказал он.

– Да. Хочешь еще чаю?

– Нет, спасибо. Я, пожалуй, поеду.

Перед тем как выйти из дома Кевин оглянулся. Рейчел сидела, обхватив свою кружку тонкими пальцами, и смотрела в окно, выходящее в сад. Было темно, и он не видел, плачет она или нет.

Подписав документы о разводе, они вместе вышли на улицу. Все вопросы решены, формальности улажены, разговаривать больше было не о чем. Дождь то переставал, то принимался с новой силой. Они стояли без зонтов, капли оседали на волосах, стекали по лицу. А, может быть, это был и не дождь…

– Прости меня – сказал, наконец, Кевин.

– И ты меня прости.

Они молча стояли, глядя друг другу в глаза. Потом Рейчел повернулась и пошла к своей машине, а Кевин еще долго смотрел вслед удаляющемуся автомобилю.

Кевин стоял у окна и смотрел на серое небо в клочьях облаков. Дождь был мелкий, но ветер бросал его в окна с такой силой, что казалось, капли пробьют толстое стекло. Выходить из офиса на улицу в такую погоду было самоубийством. Да и зачем ему выходить? Дома никто не ждет, отец смотрит очередное ток-шоу, в холодильнике мерзнет готовая еда. Поработаю еще пару часов, подумал Кевин.

Он в последнее время полюбил работать допоздна. Это давало массу преимуществ: он не торчал в пробках, ему не нужно было придумывать, на что потратить вечер. Он просто приходил, в пол-уха выслушивал от отца новости, а также его всегда совершенно нелицеприятное мнение о политиках, телеведущих, кинозвездах, обо всех, кого показывали по телевизору или о ком писали в газетах. Пил чай с бутербродом иногда в компании отца, но чаще в гордом одиночестве, и шел спать.

Прошел уже почти год, как он перебрался к отцу, и он успел привыкнуть к такому распорядку. Да и у старика появилась возможность в оперативном режиме руководить сыном, заставляя его делать по дому то одну работу, то другую. Речь, конечно, не шла об уборке или приготовлении пищи. Для этого была приходящая уборщица, которая раз в неделю наводила в этой холостяцкой берлоге чистоту. Продуктами заведовал отец, который любил сходить в соседний супермаркет, пообщаться там со знакомыми, а иногда и не очень знакомыми людьми его возраста. По утрам это был своего рода клуб по интересам, где обсуждались самые злободневные проблемы – политика, налоги, цены и т. п. Кевину оставались работы «мужского» характера: выключатели, лампочки, работа котла, которым отец был особенно не доволен, но упрямо не желал его менять. Еще были сад, газон и машина, которая тоже просилась на свалку, но никак не могла допроситься.