закрыты, некоторые пассажиры направились к туалетам на станции. Кто-то побежал в

буфет. Я стоял на перроне, вместе с проводниками. Вдруг в тишине раздался детский плач.

Он был какой-то необычный. Не могу объяснить, но у меня возникла аналогия с

музыкальной записью – звук как будто периодически подрывался. Он доносился откуда-то

с другой стороны состава, но недалеко от нас. Поскольку плач нарастал и усиливался,

проводницы открыли противоположную дверь тамбура, спустились на другую сторону и

стали идти на крик.

Буквально через мгновение, из под вагона раздался голос:

– Маша, быстро принеси одеяло!

Проводницы засуетились и, через несколько минут, занесли в вагон что-то

укутанное в одеяло.

Меня сразу поразило насколько сработанные и где-то привычные были

действия проводниц.

–Слушайте, у меня в вагоне ехала беременная. Может она где-то рядом.

–Если бы она родила там, то мы бы ее увидели. А ее нет.

–Бабы, давайте искать в вагоне.

И несколько проводниц стали «прочесывать» вагон. Мы шли тенью за ними.

Никого. О происшествии уже знал бригадир. Он, видимо, сообщил начальнику станции,

но особого ажиотажа это еще не вызвало.

–Маруся, а проверь-ка ты туалеты, может она где-то без сознания лежит,– стала

рассуждать самая пожилая проводница.

Первый туалет оказался пустой. Второй, проводница не смогла открыть:

–Кто-то держит с внутренней стороны. Ваня попробуй ты.

Проводник соседнего вагона навалился на трехгранный ключ, открыл дверь,

заглянул во внутрь туалета. Но тут же испуганный и побледневший вылетел оттуда:

–Она там. Я не могу…

Пожилая проводница крикнула:

–Ну-ка все на перрон, особенно студенты. Ваня беги за врачом. Маруся давай

полотенце и стой на входе, никого не впускай.

Нас вытолкали на перрон. И тут началась всеобщая суета. Пришла медсестра из

медпункта. Следом – милиционер. Через некоторое время, приехала карета «скорой

помощи».

Новость облетела всю станцию. Народ стал подтягиваться со всех сторон.

Конец истории отпечатался фотографией в моей памяти. Коридор из живых людей

между вагоном и зданием вокзала. По нему впереди идет врач «скорой» и несет что-то

завернутое в одеяло. Следом, еще один врач «скорой», с медицинскими инструментами.

Потом проводница, с какими-то вещами. За проводницей следует молодая босая девушка,

с распушенными волосами и с ногами по колено в крови. Я не вижу ее лица, оно закрыто

волосами. Девушка идет с трудом и с полным безразличием к окружающим. Мне кажется,

она уже простилась с жизнью. Замыкает шествие милиционер, который несет ее

портфель. И нелепая мысль в моей голове: «Этот портфель совершенно не подходит ее

гардеробу».

Поначалу, тихо, робко, затем все громче и настойчивее стали доноситься возгласы

из толпы:

–Мне бы этого ребенка отдала!

–Ну, сука, убить ее мало!

– Как можно живого ребенка в окно выбросить?

–Да как она смогла окно туалета открыть? Мы уже несколько лет его не

открываем…

– Крепкая, стерва…

–Отдала бы в детдом…

Вернувшись после поездки, я особо не распространялся о случившемся. Но часто

думал об этом. В ту ночь, по разговору проводниц я понял, что такие ситуации у них не

впервые. Обычно новорожденного выбрасывали на ходу. И если бы не вынужденная в ту

ночь задержка на Бесарабке почти на час, судьба ребенка была бы предрешена.

Больше на внутренних маршрутах я не работал. Это происшествие надолго

оттянуло мой первый сексуальный опыт. У меня появился какой-то барьер к женщинам.

Потом, конечно, природа взяла свое. И все забылось. Или мне казалось, что забылось.

Поездами с того времени не люблю ездить. Страна другая, сервис другой, но не

могу забыть премудрости профессии. Перед глазами вагоны «в отстойнике» с