– Ну, хватит, малыш. Закругляемся?

Я никогда раньше не слышала этого слова – «закругляться».

История отца, какой мне рассказывала ее мама, была примерно такой.

Отца усыновили, и когда ему было двадцать с лишним, он занялся вдруг поисками настоящих родителей. Сперва его попытки не приносили результатов, пока наконец он не нашел доктора, принимавшего роды. Все это длилось так долго, что он решил: это будет последней потугой. Ничего не выйдет – так тому и быть. Значит, найти родителей ему не суждено.

Он встретился с доктором и спросил, как зовут его мать. Доктор ответил, что не знает, а если бы и знал, то не смог ему рассказать, потому что так нарушил бы врачебную тайну.

Выйдя из кабинета доктора, отец принял решение прекратить поиски. В тот же самый момент доктор вернулся в свое кресло и записал на листе бумаги: «После моей смерти, пожалуйста, сообщите Стиву Джобсу, что я действительно знаю его мать, ее зовут Джоан». Там же он упомянул, как с ней связаться.

Четыре часа спустя доктор умер от обширного инфаркта миокарда. Отец получил послание, нашел свою мать и узнал, что у него есть младшая сестра Мона.

Такую историю легко было рассказывать с нужными интонациями: сделать паузу, поведав, что отец решил бросить поиски, и понизить голос, когда обреченный доктор сел писать ту судьбоносную записку.

В районе моего восьмого дня рождения мы снова переехали, и отец стал заглядывать к нам раз или два в месяц. Его тогда выгнали из его же компании, Apple, и он тяжело это переносил – об этом я узнала позже, но уже в то время чувствовала в нем необъятную печаль, из-за которой его походка стала нелепой, а он сам держался замкнуто. Он создал новую компанию NeXT, производившую компьютерные комплектующие и программное обеспечение. Я знала, что он владеет также киностудией Pixar, работающей в жанре компьютерной анимации, и там создали короткий мультфильм о двух лампах, ребенке и родителе, но по сравнению с Apple и NeXT это казалось чем-то незначительным.

Позже мама говорила, что именно черная полоса в карьере побудила его повернуться к нам. Она разглядела закономерность: когда дела на работе шли неважно, когда отец терпел поражения в публичной сфере, он вспоминал обо мне, навещал и пытался построить со мной отношения. Как будто в вихре работы он забывал меня, а вспоминал только тогда, когда вихрь стихал.

Когда он приезжал, все вместе мы ходили кататься на роликах. Мама была с нами, потому что я едва его знала, и мне было бы неуютно с ним наедине. Его приход каждый раз был неожиданностью, и заурядный день превращался в особенный: шум мотора приближался, эхом отражаясь от деревянного забора и стен дома, по мере того как его автомобиль на медленном ходу крался по подъездной дорожке, и замолкал, когда отец останавливался у кустов рядом с калиткой, а воздух сгущался от предвкушения. Он ездил в черном кабриолете «Порше». Когда он глушил двигатель, жужжание переходило в тонкий писк, после чего автомобиль стихал, уступая место еще более глубокой тишине, прерываемой лишь птичьими вскриками.

– Привет, Стив! – говорила я.

– Привет, – откликался он.

Мне нравилась его походка, то, как он опирался всем весом на носки и кренился вперед, как будто падая и подставляя под себя ноги. Его силуэт был четким, резким.

Я с нетерпением ждала его приезда и никогда не знала, когда это случится в следующий раз, а после долго вспоминала о нем. Но все время – примерно час, – что мы проводили вместе, в моей голове царила пустота, как в воздухе после остановки мотора. Говорил он мало. Они с мамой разговаривали немного, но иногда надолго повисала длинная пауза, которую нарушал стук колес по асфальту, птицы, редкие автомобили, машины для уборки листьев.