- Как вы там? Хорошо? Чем занимаетесь? – засыпает меня вопросами, на каждый из которых я сдержанно киваю. – Как Семен?

- Работает. Сегодня на дежурстве в пожарной части, а так бы приехал, - нагло вру, в то время как отчим лежит дома на диване. Смена у него завтра, но он заявил, что ему надо отдохнуть перед предстоящими сутками, и отказался ехать в центр. - Он очень хотел тебя увидеть… - обрываю поток лжи, чтобы не перегнуть палку.

- Мы созванивались. Пару дней назад… - лепечет мама, пытаясь вспомнить. - Или еще раньше… - тише добавляет, с обидой и тоской.

Секунда – и она преображается, будто внутренне встряхивается. Натягивает на лицо радостную маску. Теперь на этой аллее две лицемерки.

- Я скажу, он позвонит. Просто боится тебя тревожить лишний раз.

«Козел ленивый!» - проносится ругательство в мыслях. Как за компьютером сидеть, так он успевает, а с мамой парой фраз обменяться – времени нет.

- Повезло, что он у нас есть, - мама буквально испытывает мою выдержку. Слушаю молча, сцепив зубы. - Другой бы бросил меня сразу после травмы. А Сема столько лет рядом. Я спокойна, что о тебе кто-то может позаботиться в мое отсутствие. Все-таки близкие люди. Одна семья.

Меня передергивает от последней фразы. Родного отца я потеряла – он погиб, когда мне было двенадцать лет. Но я помню, что он любил меня и был хорошим человеком. В отличие от прилипалы и хама Семена. Он никогда мне не нравился, однако я не смела идти против выбора мамы. Она имеет право на счастье.

- У нас все хорошо, не переживай, - повторяю, как мантру.

- Догадываюсь я, как вам «хорошо», - неожиданно срывается. - Такие затраты на меня. Я для вас обуза. Балласт, поглощающий деньги.

Слезы текут по бледным щекам, а я стираю их пальцами. Поглаживаю маму по голове, как ребенка. Мы словно поменялись местами.

- Прекрати, мам, это неправда, - уговариваю ласково. - В конце концов, у тебя пенсия.

- Мизерная. Вам было бы легче, если бы шесть лет назад меня на той недостроенной многоэтажке насмерть придавило, - грубо бросает, проклиная себя.

- Тш-ш-ш! – накрываю ладонью ее рот. - Нельзя так говорить. Беду накличешь. И мне делаешь больно, - сиплю с горечью.

Своими жестокими словами мама рвет мою и так исполосованную душу на части. Выворачивает меня наизнанку, топчет остатки сердца, превращая его в кровавое месиво.

Каждый раз я думаю, что не выдержу больше. Но судьба преподносит новые испытания. Надеюсь, когда-нибудь мои чувства умрут, а я стану роботом, безэмоциональным и стальным.

Но пока… мне чертовски плохо и больно.

- Прости, Лилечка. Измучила я вас совсем, - мама продолжает причитать и плакать. - Тяжело вам со мной. Я во всем виновата.

- Это не так! – хрипло протестую. - Знаешь, мам, нам было бы легче, если бы ты шесть лет назад подала в суд на тех богатых уродов, по чьей вине в инвалидном кресле очутилась.

- Мы не говорим об этом, - холодно напоминает мать, погасив эмоции.

Судорожно вытирает лицо, часто моргает и пытается привести себя в чувство. Однако меня уже не остановить. Обида внутри меня кипит и выплескивается обжигающими словами:

- Мало того, что они пренебрегли техникой безопасности, так еще и обставили все так, будто ты не на рабочем месте пострадала! Прикрыли свои богатые задницы, а ты им в этом помогла. До сих пор не признаешься, кто они и как компания называется.

Импульсивно сжимаю кулаки, сгорая от гнева. Ненавижу! Каждый божий день я мысленно проклинаю всех, кто был причастен к травме моей мамы. Их ошибки и безответственность повлекли за собой череду бед в нашей семье. Из-за них я с семнадцати лет словно живу в аду.