Ядриэль ухватился за возможность.

– Я могу помочь! – повторил он.

Отец отвернулся и продолжил говорить по телефону.

– Нет, мы не…

Ядриэль нахмурился, внутри закипело разочарование.

– Папа! – настаивал он, встав перед отцом. – Позволь мне помочь, я…

– Нет, Ядриэль, – прошипел нахмурившийся Энрике, пытаясь разобрать голос в трубке.

Обычно Ядриэль предпочитал не спорить со своим отцом, но это было важно. Он огляделся по сторонам, ища в комнате кого-нибудь, кто бы мог к нему прислушаться, но все уже расходились – за исключением тио Катриса, который озадаченно посмотрел на Ядриэля.

Когда отец направился к выходу, Ядриэль со свирепой решимостью встал у него на пути.

– Просто послушай меня… – Ядриэль стянул рюкзак с плеча и расстегнул молнию.

– Ядриэль…

Он засунул руку внутрь, схватившись пальцами за рукоять портахе.

– Смотри…

– ¡Basta![35]

От крика своего отца Ядриэль подпрыгнул на месте.

Энрике был крайне уравновешенным человеком – нужно было как следует постараться, чтобы вывести его из себя. Именно благодаря этому качеству он был хорошим лидером. Поэтому красное лицо отца и резкий окрик шокировали Ядриэля. Даже Диего, стоявший позади Энрике, выглядел пораженным.

В комнате воцарилась тишина. Ядриэль почувствовал, что все на него смотрят.

Он захлопнул рот. Порез на языке обожгло резкой металлической болью.

Энрике ткнул пальцем в сторону гостиной.

– Оставайся здесь с остальными женщинами!

Ядриэля передернуло. Щеки залил горячий стыд. Он отпустил кинжал, позволив ему упасть на дно рюкзака. Ядриэль сверлил отца взглядом, пытаясь выглядеть дерзко, хотя глаза горели от подступающих слез, а руки дрожали.

– С остальными женщинами, значит, – повторил он, выплевывая слова, словно ядовитые.

Энрике моргнул; его гнев сменился замешательством – Ядриэль словно заново вошел в фокус его зрения. Он отнял телефон от уха. Плечи поникли, лицо расслабилось.

– Ядриэль, – вздохнул он, протянув руку.

Но Ядриэль не собирался слушать его извинения.

Марица попыталась остановить его:

– Ядз…

Ее жалостливое выражение было невыносимо. Он выскользнул из-под ее руки.

– Не надо.

Ядриэль развернулся и протиснулся мимо зевак, с силой распахнув дверь, которая вела в гараж. Та ударилась о стену, а затем с грохотом захлопнулась за ним. Ядриэль протопал вниз по небольшой лестнице. Вспыхнули огни, освещая организованный хаос. Сбоку стояла машина его отца.

Ядриэль расхаживал взад-вперед по испачканному бензином бетону, весь кипя. Дыхание сбивалось, ребра упирались в стягиватель. Внутри боролись гнев и стыд.

Ему хотелось кричать и крушить.

Желательно одновременно.

В голове промелькнуло лицо Энрике – его сожаление, когда он понял, что́ сказал Ядриэлю. Ядриэль всегда с пониманием относился к человеческой черствости. Прощал людям мисгендеринг[36] и деднейминг[37]. И собственную обиду всегда списывал на их сомнение, непонимание или упрямство.

Что ж, Ядриэль устал от этого. Он устал прощать. Устал бороться за то, чтобы просто существовать и быть самим собой. Устал быть лишним.

Но чтобы быть своим, он должен отрицать правду о себе. И этот обман разрывал его изнутри. Он любил свою семью и свое сообщество. Быть аутсайдером и без того плохо; что, если они не смогут – или не захотят – принять его таким, какой он есть?

В груди Ядриэля разлилась обида. Он ударил армейским ботинком по колесу машины, от чего нога взорвалась болью.

Ядриэль громко выругался и проковылял к старому табурету. Морщась, он тяжело сел.

«Вот тупица».

Он зыркнул на черный седан, и в ответ на него с лобового стекла посмотрело его сердитое отражение. Из-за беготни его волосы – коротко стриженные по бокам и образующие копну на макушке – совсем растрепались. Ядриэль уделял их укладке много времени – волосы были одной из немногих черт собственной внешности, которую он мог контролировать. Хоть ему и не удавалось подобрать рубашки по размеру – они были либо слишком узкими в груди и бедрах, либо до смешного огромными, – по крайней мере, он мог осветлить волосы и потратить скромные карманные деньги на помаду Suavecito – единственное средство, которое могло совладать с густой массой вьющихся черных волос. Он не мог избавиться от округлых щек, зато мог отрастить густые и темные брови. Армейские ботинки были не только практичными, но и придавали ему пару сантиметров роста, пускай и незначительных, но помогавших ему меньше стесняться того, насколько низким он был по сравнению с другими шестнадцатилетними мальчиками. Именно благодаря небольшим изменениям – например, подражанию Диего и его друзьям в одежде и прическе – Ядриэль более комфортно ощущал себя в собственной коже.