Глядя в окно на проносящиеся мимо пейзажи, Пьеро вспоминал этот разговор, и ему было не по себе. Все-таки странно, что тетя столько лет с ними не общалась – целых семь раз пропустила день его рождения и Рождество, – хотя, может быть, она просто не ладила с мамой, особенно после ее расставания с папой… Но что толку гадать? Пьеро постарался выкинуть тревожные мысли из головы, закрыл глаза, задремал и очнулся, лишь когда в купе вошел какой-то старик и занял последнее, четвертое, место. Пьеро сел прямее, потянулся и зевнул, рассматривая старика. Тот был в длинном черном пальто, черных брюках и белой рубашке; по бокам лица свисали длинные темные пряди. Он, очевидно, плохо ходил, поскольку опирался на трость.

– Ну, знаете, это уже слишком, – сказала дама, сидевшая напротив, закрыла газету и недовольно потрясла головой. Она говорила по-немецки, и что-то в мозгу Пьеро переключилось, и он вспомнил язык, на котором разговаривал с отцом. – Неужели другого места не нашлось?

Старик пожал плечами.

– Мадам, везде занято, – вежливо объяснил он. – А здесь у вас свободное место.

– Нет уж, извиняюсь, – огрызнулась та, – но этот номер не пройдет.

Она встала, вышла из купе и решительно направилась куда-то по коридору. Пьеро заозирался, не понимая, как можно не пускать человека сесть, если есть место. Старик поглядел в окно и тяжко вздохнул. Чемодан на полку он убирать не стал, хотя на сиденье тот очень мешал и ему, и Пьеро.

– Хотите, я помогу? – предложил Пьеро. – Поставлю на полку, хотите?

Пожилой человек улыбнулся.

– Думаю, это будет напрасной тратой времени, – отозвался он. – Но ты очень добрый мальчик.

Дама вернулась с проводником. Тот оглядел купе и ткнул пальцем в старика.

– Ну-ка, ты, – бросил он, – вон отсюда. Постоишь в коридоре.

– Но тут свободно, – вмешался Пьеро. Проводник, наверное, подумал, что с ним едет мама или папа и старик занял их место. – Я один.

– Вон. Сейчас же, – потребовал проводник, словно не услышав Пьеро. – Давай, давай, поднимайся, не то наживешь неприятности.

Старик, не говоря ни слова, встал, крепко уперев палку в пол, взял свой чемодан и с большим достоинством покинул купе.

– Я прошу прощения, мадам, – сказал проводник, поворачиваясь к женщине уже после того, как дверь закрылась.

– Внимательней надо с этими, – рявкнула она. – Следить надо! Со мной сын. Почему он должен подвергаться опасности?

– Простите, – повторил проводник, а женщина негодующе фыркнула с таким видом, словно весь мир задался целью ей досадить.

Пьеро хотел спросить, почему она прогнала старика, но дама была очень грозная – казалось, только пикни, она и тебя вышвырнет. Поэтому он отвернулся к окну, закрыл глаза и вновь задремал. А проснувшись, увидел, что дверь купе открыта и дама с мальчиком снимают с полок багаж.

– Где мы? – спросил Пьеро.

– В Германии. – Дама впервые за все время улыбнулась. – Наконец-то никаких этих мерзких французишек! – Она показала на платформу, где на вывеске, как и на лацкане Пьеро, было написано Мангейм. – Похоже, и тебе тут выходить, – добавила она, кивнув на бумажку.

Пьеро вскочил, подхватил вещи и, прошагав по коридору, сошел на платформу.

Пьеро стоял в центре главного вестибюля вокзала, и ему было одиноко и страшно. Куда ни посмотри, всюду, торопясь по своим делам, задевая его, сновали мужчины и женщины. И еще военные. Много-много военных.

Впрочем, в первую очередь Пьеро обратил внимание на то, что люди вокруг говорят на другом языке. Поезд пересек границу, и повсюду звучал немецкий, а не французский, и Пьеро, вслушиваясь и разбирая слова, радовался, что папины уроки не прошли даром. Он выбросил бумажку