Дети следят за спектаклем, который Джейсон разыгрывает для самого себя, а я тем временем тревожусь из-за того, что никогда не происходит. Джейсон играет один; он рассказывает истории самому себе; он, похоже, совершенно не замечает нас с нашими обычаями и ритуалами. Задайте ему любой вопрос, и он ответит, что у него сломался вертолетик. Если предложить ему чем-то заняться вместе, он немедленно кинется чинить свой вертолет, иногда по пути задевая и разрушая чьи-то выстроенные из кубиков домики и замки.

Какая-то интуиция подсказывает Джейсону, что он должен сопротивляться нашим намерениям и оберегать себя от нашего вторжения. Он начинает испуганно вопить, если кто-то дотрагивается до его вертолетика, а наши попытки с ним заговорить прерываются издаваемыми им оглушительными звуками. Но, стараясь нас оттолкнуть, он добивается обратного эффекта: мы глаз от него отвести не можем.

Однажды, когда Джейсона нет в школе, я рассказываю историю маленькой группке детей, которая обычно делит с ним обеденный стол.

– Жил-был мальчик, который ни с кем не здоровался, даже с учительницей.

– Это всамделишная история? – спрашивает Лили.

– Я буду дальше рассказывать, и ты сама решишь. Вместо «здрасте!» он обычно говорил: «Брррууууум!». Так он рычал каждый день, когда проходил мимо учительницы к своим кубикам. «Доброе утро! – кричала ему вдогонку учительница. – Ты принес сегодня свой красный вертолетик?»

Дети улыбаются, они догадались.

– Это Джейсон?

– Сейчас расскажу. Мальчик не отвечал учительнице. Он перетаскивал большие кубики в уголок под окном.

– Это Джейсон, я знаю, я знаю! – сияет Алекс. – Это ненастоящая история!

– Да, да, – дружно говорят они. – Это не по-настоящему история. Это же про Джейсона!

Дети очень довольны моей историей – с их точки зрения, нет ничего такого особенного в том, чтобы говорить «бррруууум» вместо «здрасте».

– Уже конец? – спрашивает Лили.

– Еще немножко. Потом мальчик посадил свой вертолетик в аэропорту. И когда вертолет приземлился, кое-что произошло.

– Лопасти сломались! – вопят они в полном восторге. – И он их починил?

– Все, это конец истории.

Моя история окончена, я выяснила то, что хотела знать. С точки зрения детей, история Джейсона несет в себе смысл. Мне осталось только выяснить, почему.

– Расскажи историю еще раз, – просит Джозеф.

– Расскажу, когда Джейсон придет. Как думаете, ему понравится?

– Конечно, понравится, – заверяет меня Лили. – Она же про его вертолетик.

В тот день, когда Джозеф приносит змея и рассказывает про него историю, я подзываю Джейсона: – Подойди посмотри на змейку Джозефа. Она очень смешно двигается.

Но Джейсон бежит мимо нас к кубикам, он что-то непрерывно бормочет, воздвигая свой первый за день аэропорт. Он будет множество раз разбирать и снова собирать его. Ломать и чинить – вот что такое игра, по мнению Джейсона.

Джозеф заканчивает свою историю и зовет Саймона: – Давай как будто ты злой аллигатор, ты прокрался вниз по лестнице! – Похоже, в его истории, которую он только что мне продиктовал, начинается новая глава.

– Ага, а мы как зашипим на него! И побили его, – откликается Саймон.

– Ты разве не аллигатор? – спрашивает Джозеф.

– Я бельчонок, я превратился в змея. Привет, папа! Ты мой папа? Я буду малышом, ладно? Я змей-друг-малыш, я превратился в змея.

Проблема идентичности – очень важный вопрос для любого ребенка. Нет ничего важнее для двух змеек в змеином домике.

Джозеф хватает подвернувшийся под руку кубик. – Я папа, у меня есть меч и ключ. А кто тогда аллигатор? Джейсон, давай ты будешь аллигатор, ладно?

Джейсон копошится за своими кубиками. – Лопасти крутятся, – бормочет он. – Ты летишь вверх, вверх. А теперь вниз, вниз, ой, ты разобьешься, ты сломался, мне нужно починить эту лопасть.