Она вынесла вопрос на обсуждение коллектива, каждый член которого высказался за продолжение деятельности «Пармезана» – они будут держаться сколько придется. «Пусть победа достанется лучшему», – ответила она Брете, не зная, что в таких играх лучший никогда не выигрывает.

Засим последовало объявление войны. Скромный успех «Пармезана» был недопустим по причине гораздо более глубокой, чем недостающие семнадцать процентов прибыли. Он необъяснимым образом опровергал закон максимальной выгоды, и этот пересмотр самой логики коммерции волновал руководство компании больше всего.

– Вы понимаете, что пытаетесь оспаривать сами основы рыночной экономики? – сказал ей Франсис Брете.

– ?..

И, не найдя других аргументов, добавил:

– У вас что, нет мужа, который спросил бы отчета?

Мэгги с трудом удержалась, чтобы не ответить ему: Упаси тебя бог, дружок, чтобы Джованни Манцони не спросил однажды отчета у тебя.

Лежа на животе на диване, Бэль пыталась просматривать свои лекции, а Франсуа массировал ей сначала шею, потом поясницу, потом ягодицы, методично разминая их в поисках несуществующих костей.

Их история продолжалась, но оба они отказывались признавать, что любят друг друга. Им просто хотелось быть вместе, заниматься любовью, слушать с увлечением то, что рассказывает другой, предаваться бесконечной нежности и стараться, чтобы все это длилось как можно дольше. Если же надо еще и любить друг друга…

Это счастье пришло к Франсуа без предупреждения, и ему оставалось лишь тихонько прикрыть за ним дверь, чтобы оно осталось. Но каждый раз, когда жестами и взглядами они объяснялись друг другу в любви, когда гармония их тел достигала апогея, Франсуа вдруг ощущал себя ничтожно маленьким перед этой любовной историей, в которую вовлекала его Бэль. В такие моменты, чтобы скрыть свой страх, он начинал говорить, выдавая ей нечто, от чего она чуть не падала. Он не выйдет больше за пределы своего мира, где он живет в окружении шести экранов, потому что этот мир близок к совершенству, потому что он защищен от всеобщего безумия и потому что, оставаясь в нем, он ни перед кем не обязан отчитываться. Этот мир – прибежище для таких, как он, – неспособных к реальной жизни. Дальше он охотно признавал, что не представляет собой ничего особенного и что любовник он так себе, каких забывают в два счета, и что мужем он будет слабеньким, и отцом никаким. Реальная жизнь поднесла ему единственный настоящий подарок – встречу с Бэль. Но она скоро уйдет из его жизни точно так же, как и вошла в нее, – со скоростью света.

Перед тем как сбежать из Мазенка, Уоррену оставалось самое трудное – поставить родителей перед свершившимся фактом. Он покидал свое гнездо раньше положенного, не прося у них ничего – ни помощи, ни совета, – и это было особенно унизительно. Они и так всполошатся, поэтому лучше он промолчит о том, что встретил женщину своей жизни, а сосредоточится на карьерных планах.

– Я ухожу из лицея, хочу получить профессию. Я все обдумал. Начну с сентября.

Родители постарались не выдать своих чувств и потребовали уточнений относительно этой «профессии», которая прозвучала как тяжелое заболевание.

– Ну это довольно необычно.

– Мне не нравится слово профессия, а это необычно — и подавно, – сказал Фред.

– Знаешь, мы готовы услышать все, что угодно, – добавила Мэгги. – Твой двоюродный дедушка Фрэнк устраивал поджоги на заказ, чтобы выкачивать деньги из страховых компаний.

Уоррен мялся, заранее тоскуя от предстоящих стенаний. Родители представляли себе самое страшное: бродячий гимнаст, политик, стриптизер – занятия, не совместимые с программой «Уитсек», запрещающей появление на публике. Но от Уоррена всего можно было ожидать!