– Прошу прощения, что заставил вас ждать, – виновато произнёс он.

Агния подошла к тигру, подбоченилась и строго спросила:

– Ну и что случилось с нашими комбинезонами?

– Да, что стряслось, тигр? И зачем ты притащил нам эти тряпки? – подголоском вывел Репрев, приподняв и согнув по-охотничьи переднюю лапу.

– Ещё раз позвольте мне попросить у вас прощения – не уберёг я вашу одежду. Плакс-драконы не захотели отдать её мне подобру-поздорову, поэтому пришлось вступить в бой. А лоскуты я принёс в доказательство бесславной судьбы ваших одежд. Также я заметил, что ткань светится в темноте – она ещё нам пригодится. Умбра, ты, как фамильяр, будь добр, открой сумку у меня на плече. Вот всё, до чего я сумел договориться, – опустил голову тигр.

В сумке лежала пол-литровая банка из-под ежевики. Умбра, конечно же, остался доволен, в отличие от Агнии.

– А банку-то ты зачем взял, голова твоя бедовая? Где наши рюкзаки? Как мы будем без еды, без спальных мешков? Ни костра тебе развести – ночью не согреешься, укрыться нечем…

– Я буду добывать вам пропитание. И костры вам будут. Даю слово бенгардийского тигра.

Агнии заверения Алатара – как маслом по сердцу. Кинокефалка растаяла и сменила гнев на милость. Приход бенгардийского тигра для всех был лучом света. Кроме, кажется, Репрева.

– Почему вы, тигры, так любите давать своё слово, когда о нём никто не просит? – сморщился он.

– Мы с великим трепетом, бережно обращаемся со словом. Бенгардиец сто раз подумает, прежде чем дать ответ. Обет молчания у нас считается подвигом. На него идут обычно старые мудрые тигры, но на моей памяти были и совсем юные бенгардийцы. В священном безмолвии они уединяются в горах… За свою недолгую жизнь я видел больше страданий и смертей от сказанного в сердцах слова или от слова, продуманного до каждого слога, до каждой буквы, до интонации и придыхания, с которым его преподнесут. Одним неверно брошенным словом можно убить даже бессмертную любовь. Не поговори ты вовремя с отчаявшимся, и быть роковой ошибке. Сообщить матери, что её сын не вернулся из Зелёного коридора, или же соврать, сказать, что он среди без вести пропавших, чтобы она каждый день, дарованный ей артифексом, горько рыдала, но вместе с тем находила утешение: есть какая-то крошечная, размером с горчичное зерно, вероятность, что, может быть, родная кровь ещё где-то там?

– По мне, так ответ очевиден, – процедил Репрев, не поднимая глаз.

– Для таких, как ты… – Алатар в гневе подскочил прямо к морде пса, отчего тот невольно прижался к земле, и, горячо дыша прямо ему в ухо, проговорил: – Для таких, как ты, всегда всё очевидно и просто. Наверное, стоит напомнить, что любая война начинается с приказа. И пока возникают подобные… дилеммы, я буду следить за своим языком. И, как вижу, за твоим тоже придётся приглядывать.

Агния, испугавшись за Репрева, хотела вмешаться в их спор, но потом передумала: «Пусть хоть раз в жизни кто-нибудь преподаст этому пустослову урок. А бенгардийский тигр идеально подходит на роль воспитателя». Обиженный, исполненный ненавистью взгляд Репрева перекрестился с суровым и тяжёлым, как из гранита, взором Алатара, и пёс ушёл из-под тигриного сопения, ничем не ответив. Но злобу затаил.

– А что за книга, вроде не моя? – спросил Астра, подбирая книжку в тёмно-зелёной обложке.

На вылинявшей кожаной обложке, под приклеенным к ней треснувшим паутинкой стеклом лежал засушенный цветок мяты с множеством сплющенных, словно одномерных, сиреневых колокольчиков и её мохнатый листок. Под обложкой – пожелтевшие страницы; нижний правый край книжки размок, отклеился от стекла, и там уголки дневника сморщились. В корешке пряталась чёрная перьевая ручка.