Мексиканка задумалась ненадолго, имеет ли смыл откровенничать, но решила, что на последний вопрос ответить тоже стоит, – Во-первых, мистер Дэвис, – улыбнулась она, – Я намерена бывать у вас в гостях и не хотела бы принимать ваш товар в компании… ну вы поняли. Во-вторых, иногда нужно тихое место, чтобы обсудить дела, а не все я могу обсуждать дома или в салуне. Я понятно объяснила? Надеюсь. Теперь извините, мне пора, есть ещё дела. И ещё раз спасибо за виски.

Гадюка передала бутылку одному из своих громил, сказав, что если он покусится на этот нектар, то она лично отрежет ему уши. После чего мексиканцы покинули заведение Дэвиса.

Жуть… Чего только не творится в этом городе. Какие только дела не делаются. И то, чем занимается Уильям, пожалуй, наименьшее зло из возможных. По крайней мере, он никого не убивал. Вернее сказать, не убивает с некоторых пор. Война оставила на нем неисправимый след, который с каждым годом, каждым месяцем, неделей и днем ноет все больше. Дэвис научился преодолевать препятствия, научился справляться с жизненными трудностями, научился, в конце концов, убивать, не испытывая после этого тягу к самокопанию. Он, наконец, понял, где спрятан корень всех вышеперечисленных проблем – в боге. Религия – яд, она опиум для народа… а Уильям занимался его продажей.

Впрочем, сейчас не об этом… Кажется, у Дэвиса появились гораздо более важные дела, когда он ненароком услышал диалог парочки опиумных наркоманов, пришедших к нему в заведение.

– Черт, Гарри. – начал, было, один из них, – Только что шел по главной. Твою мать! Там стреляли! Прямо в доме чертова доктора МакГроу! – с этими словами торчок вынул дозу порошка, завернутого в клочок бумаги, купленную за пару минут до этого в лавке Дэвиса, и всыпал его в длинную курительную трубку, каких в ходу были по большей части у азиатских эмигрантов, – Я видел, как какому-то мексиканскому бедняге вышибли мозги… – ум наркомана поплыл, когда он затянулся, а потому сказать что-либо еще он не мог или не хотел.

«Твою мать!» – ругнулся про себя Уильям, после чего крикнул в сторону Гранта о том, что им немедленно нужно скакать к дому дока. Томас отреагировал молниеносно – он вмиг подскочил с софы, схватил лежащее рядом ружье и бросился на улицу, где Дэвис уже отвязывал коней, которые уже через пару мгновений понесли всадников в здание, что было, к слову, совсем по соседству.

Человек смертен, и это еще только полбеды. Гораздо страшнее то, что человек, порой, внезапно смертен. Именно эта внезапность пугает большинство. Именно она заставляет людей страшиться смерти, ведь, если бы они знали, что умрут не завтра, а через год, в следующем марте, пятнадцатого числа, они бы сумели подготовиться к этой дате. Уильям же давно был мертвым человеком. Он слабо ощущал все прелести настоящей жизни, не видел радости, веселья, редко чувствовал боль душевную. Он давно потерял всех, кто хоть как-то был ему дорог – отца и мать, бога, в конце концов. Оставалась у него одна лишь сестра, которая, к счастью или к сожалению, не стала бы плакать по брату, если бы пятнадцатого марта в следующем году он умер. Никто бы не стал. И Уильям это прекрасно осознавал, а потому все свое время уделял делу его отца, желая развить компанию «Davis & Co» до тех масштабов, коих она достигала еще каких-то пятнадцать-двадцать лет назад.

– Никто не на столько молод, чтобы не умереть сегодня же… – произнес полушепотом Дэвис, глядя на лужу крови, вяло текущую с порога дома Дональда.

– Надо сказать, Уильям, мистер МакГроу, похоже, умеет стрелять. Причем весьма неплохо. – произнес Томас тем же полушепотом в ответ боссу, спрыгивая с коня и отводя обеих лошадей к коновязи, – Кажется, тут уже все закончилось.