Все это было очень плохо. Станция не погибла, но мобильной считаться точно не могла. Раньше Сабиру казалось, что самым страшным на их миссии стал день, когда они окончательно потеряли связь с Землей. Но ведь не зря говорят, что все познается в сравнении! Они остались одни, однако у них было преимущество движения, был хоть какой-то контроль над ситуацией… теперь все это исчезло. Станция, обгоревшая, изуродованная столкновениями и взрывами, превратилась в металлический остров, зависший в пустоте.
Поток астероидов прошел стороной, реальный вред причинила лишь небольшая группа, атаковавшая их тогда. Но никто не брался сказать, вернется ли сюда поток – и когда это произойдет. Сектор Фобос отучил их строить планы.
От того, что происходило со станцией теперь, веяло отчаянием, а отчаяние – это, пожалуй, худшее, что может случиться в космосе. Хуже смерти, потому что смерть наступает быстро, а отчаяние лишает самой надежды на жизнь. Сабир опасался, что дойдет до беды, люди сорвутся, вместо того, чтобы искать решение, они поддадутся хаосу…
Однако командиру удалось этого избежать. Его выбор был чуть ли не единственно верным в такой ситуации: он приказал каждому заниматься своим делом. Поэтому Сабир больше не выспрашивал подробности повреждений, не узнавал, реально ли починить двигатели. Он доверил это другим, а сам сосредоточился на задании, порученном ему.
Сабиру предстояло создать безопасную среду для изучения астероидов – тех, что после взрыва не улетели обратно в породившую их пустоту, а застряли в металле станции. Он, как и многие другие, упрямо называл их «астероидами» даже в своих мыслях, хотя давно стало понятно, что это нечто другое… худшее. Новое. Но пока у этого не было официального названия, Сабир предпочел держаться за привычное слово.
В первые месяцы после катастрофы о том, чтобы изучить астероиды, не приходилось и мечтать. Дело было не только во всеобщей панике или бушевавших на станции пожарах. С огнем разобрались очень быстро, с угрожающими жизни людей повреждениями – тоже. Но подступиться к глыбам, застрявшим в обшивке и поврежденных частях корпуса, все равно не получалось, радиационный фон там стоял такой, что роботы ломались от самой попытки его измерить.
А хуже всего то, что радиация даже не была самой большой проблемой. Когда смертоносное излучение отходит на второй план, ничего хорошего ожидать не стоит… Они и не ожидали. Они пытались понять природу другой энергии, окружавшей астероиды плотным коконом, да так и не смогли. Она просто… просто была там. Невидимая человеческому глазу, но отчетливо пульсирующая на сканерах. На станции были собраны лучшие приборы, однако ни один не мог определить, что за дрянь таскали на себе каменные глыбы. Быть может, именно она стала причиной того, что астероиды атаковали станцию, как живые существа?
В те месяцы Сабир все больше склонялся к мысли, что изучить глыбы попросту не получится. Вместе с другими учеными он начал продумывать, как избавиться от участков станции, пораженных странными объектами. Да, это уменьшило бы и без того скудную площадь «Слепого Прометея». Но уж лучше так, чем жить по соседству с невидимым убийцей!
Впрочем, до такого все-таки не дошло. Приборы показали, что все виды излучения пошли на спад. Какая бы энергия ни таилась в камнях, она постепенно себя исчерпывала. Еще примерно через полгода ведущий инженер объявил, что можно начинать работу.
И вот тут как раз настал черед Сабира, именно он должен был создать камеры, которые позволили бы изучить астероиды, при этом изолировав их от станции. Многие считали, что это лишнее – да тот же Дем, которому не терпелось поскорее приступить к осмотру странных объектов. Излучения ведь больше нет, значит, все в порядке!