Не стало в усадьбе полуэскадрона варты расквартированной, и хозяев, и хлеба с инвентарем, и коней со сбруей, мебель и утварь как муравьи уволокли селяне бесследно, и самой усадьбы не стало в прозрачном пламени.
– Значит, так, громодяне. Бери что хочешь, если оно другим не взято: трудись свободно, живи честно. Коня береги. Оружие сховай. А надо – придет до вас человек, хоть днем хоть ночью, хоть конный хоть пеший, с приказом да сроком. Пойдете бар бить, белу кость сничтожать, за счастье простого народа биться?
Ревут крестьяне согласно!
Партизаны
Лесов в Новороссии нет. Как стол степь, в укрытии не отсидишься. При доме, при хозяйстве, при семье – живет себе мужик, кряхтит под законом, кланяется власти, покоряется силе. А ночью – винтарь отец да шашка матушка, хопа – и нет варты, и нет бар, и мадьярского отряда тоже нет. Свищи ветра в поле. Откель добро? – да с ярмарки, на кабанчика сменял. Откель конь? – да цыган блудилый за женины серьги золотые продал. Винтовка на огороде прикопана? – да с войны принес, у нас все их с собой брали, время такое, чего ее бросать-то было. Как приказ был сдавать?! Отец родной, да забери ты ее от греха, да чтоб не видел я ее, да не губи ты детишек малолетних ради, я ж с нее сроду не стрелял! вот те крест!
А головка движения – то там нашумела в гайдамацкой форме, то за триста верст в австрийских мундирах австрийцев же в клинки взяла, то эшелон хлеба на станции сожгла ночью. И нет ее.
Хренотень
В мае с севера и востока просочились люди, а допрежде людей просочились слухи. Что большевистско-эсеровское правительство – коммунистическое правительство! – силой да под расстрелами выгребает у крестьян зерно подчистую. Только бы зерно… Мясо, сало, картошку, капусту, репу, подсолнух – все, что годится для пропитания. Ложись да подыхай! Продразверстка.
А ярмарки большевики запретили, и торговать в городе тоже запретили, и вообще менять хоть что на что запретили, а только сдавать властям. И за нарушение кара одна – расстрел.
И стали крестьяне по возможности красные продотряды уничтожать, и комиссаров к ногтю, и власть их от антихриста.
И пришли сведения, что в апреле красное правительство всех анархистов заарестовало, и многих расстреляли, а многих под стволом заставили отречься от своих идей и пойти под начало партии большевиков. И флотскую братву перекрестили, и старых идейных борцов объявили вне закона.
А потом объявили вне закона всех эсеров. Заслуженных каторжан снова сунули в тюрьмы. Несгибаемых революционеров расстреливали по подвалам. Врали, что устроили эсеры мятеж, а в чем тот мятеж, кто от него пострадал, что мятежники сделали – о том ни слова.
– Власть под одну свою руку подбирают, как вожжу на кулак!
– А с Дону надвигается власть того хуже. Казак к мужику лютый, казак мужика за человека не держит. А во главе у них белые генералы, и вернуть они хотят прежний порядок. Землицу отдай – и гни спину…
– А немцы поддерживают гетмана, а при гетмане – паны, баре, помещики да колонисты. И тоже все за прежний порядок, да и еще все грехи нам попомнить грозят.
– А Петлюра до себя всех скликает немца и гетмана бить. Но он самостийник, и он социалист. Тоже – власть, государство, – хомут на шею и живи по чужому приказу!..
Учитель засаленную газету читает. Бывший унтер чего в городе слышал пересказывает. А вот морячок от частей товарища Дыбенко куда подальше подался, где-то на Украине затаился Дыбенко в боязни расстрела бывших друзей:
– Конец скоро большевичкам, и не сумлевайтесь! Все их ненавидят, никто с ними не ладит! Да под ними и нет почти никого. Где белые, где немцы, где чехи, где эти из Учредилки бывшей.