Надо было сказать Нике, что она нравилась мне, как девушка.

Меня неизменно укачивало, тошнило в авто, даже на небольших расстояниях. Но потом обнаружилось, что если я садился вперёд и видел под собой путь, то ничего не кружилось, нигде не мутило. Под параноидным страхом штрафа родичи сажали меня наперёд, чтобы видя прямо перед собой путь не вертеть головой влево вправо. Мне было непонятно, почему девушки традиционно носили белоснежные трусы, если в первый же день они их засирали. На многокрасочных не так было заметно говно или диффузные пятна от мочи. Они вынашивали эти трусы неделю, как бы они насухо не вытирали, всё равно должно было что-то просачиваться. Со мной сидела Катя и её серенькие трусы вымокли аж до платья. Я не пялился на это, она чем-то серьёзно болела.

Как только я наблюдал рождение и смерть, так сразу внутри меня проступала плюс одна единица густой толпы. Они мусорили больше и больше, у меня заметно садилось зрение.

После того, как появлялись первые сидидиски с порнухой, я постепенно перестал дрочить в ванной и стал это делать не отходя от кассы. Я несложно догадался не брать с собой воду, чтобы смачивать трение, а попробовать поплевать. Слюны оказалось достаточно для сознательного акта не больше минуты, потому что это был верхний предел. Иной раз хватало и пятнадцати секунд. То что сбрызгивалось я кое-как собирал и просто стряхивал под себя на пол. Там волосатый, лысый мужчина сначала общался с девицей. Затем он одел литургическую перчатку, выдавил из тюбика крем, занимался и принялся бережно намазывать её маленькую дырочку в попе. Она присмирела, я просто окаменел, я не мог представить, что такое было допустимо. Затем он как начал раскачивать ей худой зад сверху, он так немилосердно и хладнокровно это делал, а она возглашала при всяком погружении. Это было дико захватывающе, я никогда так не возбуждался, головка была просто багровой. Потом он усадил её на себя, и она была вынуждена продолжать высоко прыгать задницей на его небольшом, но очень сдержанном органе, меня же хватило на 30 секунд и то, я как мог, растягивал, снова пересматривал критически болезненные и красивые для её несчастной жопы позиции. Это было таким внутренним потрясением, они так мило вели беседу, а тут вскрикивает голая и скачет, и улыбается сквозь оказываемое на неё давление. Так необычно, что было так очевидно, как же ей это не нравилось, но она продолжала голосить минут двадцать с небольшим. Но диск я вернул, ибо много было жаждущих рано познать первородный грех. А другие были обычные традиционные и про тот опыт немного позабылось и мне, вообще, показалось, что так делали только за границей, а у нас всегда и так эта срамота жёстко подавлялась и осуждалось, а что уж говорить о настолько невероятном и совершенно особенном соединении, что ярко символизировало для меня высшую ступень любви и доверия от девушки к парню.

В каждой сложной и приводящий в волнение ситуации я незамедлительно начал остужаться тем, что всё равно завтра умирать.

На следующий день после заключительного звонка в школе я проколол левое ухо, но я хотел оба, как у Вилле. Но разум меня останавливал, нулевые есть нулевые: быдло и гопота упорно продолжали цветение. Вместо этого я покрасил волосы в чёрный. Мне не нравилось, что мои волосы были волнистыми. Они были в точной середине между прямыми и кудрявыми. Я хотел прямые, придавливал чёлку ко лбу, чтобы не закрутилось. После мытья головы я одевал зимнюю шапку, чтобы не пушилось и не торчало. Мне не нравились мои глаза, не нравилась худоба.