Слуга молча кивнул, откланялся и удалился.

Полупрозрачные короли, шахи и принцы, знатные вельможи, чиновники и аристократы в праздничных нарядах разных эпох с лёгкостью кружились в ритмах танца. Толстяк молча потягивал через трубочку приторный ликер и довольно причмокивал. Вдруг хозяин дёрнул клювом и произнёс:

– Всё никак не могу взять под контроль собственный распад. Мой эгоцентризм настолько силен, что каждая крупинка наделена этим стержнем. Частицы не слушают меня и склонны к сепаратизму. Каждой хочется иметь свою нишу, свою ёмкость, свой объём интеллекта. Только смерть выбранного организма возвращает их ко мне. Лютый страх угодить в чистилище приводит детишек к папочке. Риск попасть с душой умершего в сети центрального Абсолюта не входит в их планы, потому и спешат под крышу отчего дома. Еще они прилетают ко мне во время сна, потому что справедливо считают сон маленькой смертью. А ведь так и есть. Сон – это пауза для зарядки жизненных батарей. Вот такие пироги, дружок, – карлик с начала разговора впервые повернул голову и посмотрел на собеседника.

– Да, это большая проблема, – отреагировал толстяк. Так бы уже давно собрались. Представляю, как бы вам было просто – приказал, крикнул: «Ко мне!» и, бац, все частицы в сборе. Что вы на меня так смотрите? Что-то не то сказал?

– Нет, ты правильно мыслишь. Просто мне нужен помощник – секретарь, аналитик, бухгалтер, и просто поговорить. Как тебе? Не хочешь попробовать, насладиться вечностью?

Толстяк похолодел:

– Вы ведь сказали, что я вам нужен в реале, – он ткнул куда-то в сторону пальцем. – Я еще не готов умереть, вот, так – по просьбе в самом рассвете лет.

– Ну-да, ну-да, – хохотнул карлик. – Оставим этот разговор. Считай, что я пошутил. Ты мне там нужнее. Не волнуйся, сделаю из тебя влиятельного банкира. Будешь владеть большим капиталом и творить невероятные вещи, – хозяин отвернулся и снова стал наблюдать за танцами. – Знаешь, я готов уменьшиться до размеров клопа, если буду уверен, что в будущем это даст свои результаты и ускорит мой рост. Тебе, как будущему финансисту, не надо объяснять, что такое прибыль. Единственное, что я могу, это уплотнить частицу-сепаратиста в выбранном и обжитом сосуде, подселить туда одного, двух, сколько угодно, соседей для усиления влияния на жертву, если игра стоит свеч. Но не больше контрольного пакета, который должен оставаться у меня.

– Понимаю, – толстяк всплеснул двойным подбородком. – А что будет, если вы потеряете контрольный пакет?

– Не знаю и знать не хочу, – отрезал карлик. – Думаю, что ничего хорошего. Я не доверяю пикселям своего портрета и должен быть сильнее каждого из них. Если я вложу в кого-то больше, чем имею сам, могу потерять власть над антиматерией, а, самое главное, эту нишу. Придётся плясать под дудку выпущенного из бутылки джина.

8

Как только вечернее солнце скрылось в таёжных зарослях, сразу похолодало. Гришка посмотрел на босые грязные ноги, поёжился и, поднимая пыль, ускорил шаг. Старое рубище и портки обдало холодным дыханием леса. В сумерках дорога стала теряться из вида. Длинные волосы мешали смотреть. Путник, то и дело, убирал их с лица заскорузлыми пальцами.

Отгоняя комаров, бродяга рассуждал: «Почему жизнь такая трудная и неуютная? А умирать страшно. Почему, чтобы выжить, надо пахать как лошадь. Не хочу, чтобы жизнь огорчала. Хочу веселиться на этом празднике, петь, пить, девок лапать и плясать до упаду. Грехи всегда можно замолить, без них не будет покаяния».

Стемнело окончательно, и Гришка остановился. Он испугался и задрожал. Вдруг в стороне от дороги замелькало пламя костра. Отчаяние пересилило страх и толкнуло вперёд: «А вдруг разбойники? Ну и чёрт с ними. Пусть хоть сам дьявол. Я замёрз». Бродяга ускорил шаг и углубился в чащу.