Меня так и подмывало спросить: «А что вы подразумеваете под словом «знаете»?

Иногда я делаю то, что делать нехорошо, прекрасно об этом зная, но меня это не останавливает. Я смогла бы себя контролировать, только если бы постоянно игнорировала сигналы, которые исходят из дальних уголков моего мозга.

В восьмом классе я как-то раз потеряла бдительность – и час спустя «Гроздья гнева» превратились в цирк со ста тридцатью четырьмя животными-оригами, включая слонов и страусов, акробатами и вагонами с действующими колесами.

В третьем классе у меня выдался особенно сложный период: аквариум, который стоял тогда у нас в кабинете, просто не давал мне покоя. Мне все время казалось, что рыбы за мной следят. А в шестом классе у нас появилась канарейка, и, клянусь, она действительно со мной разговаривала. Без слов. Она просто сидела у себя на жердочке, не сводя с меня глаз, и громко пела – настолько громко, что пришлось переселить ее в другой кабинет, потому что она всем мешала.

Птицы. Я вообще не припомню такого периода в своей жизни, в котором у меня не было бы проблем с птицами. Любая пролетающая у меня над головой птица обязательно откроет по мне огонь. Поэтому на улице я всегда хожу в шляпе.

Итак, вернемся в кабинет директора.

Аза: «Я увидела в небе кое-что необычное».

Папа Азы: «Приношу извинения за поведение моей дочери. Ее таблетки…»

Аза (которой не нравятся намеки на галлюцинации): «Нет, вы правы. Мне стало скучно, вот я все и выдумала. Не будем больше об этом».

Директор (пристально вглядывается Азе в лицо, пытаясь понять, не издевается ли она над ним): «Хорошо, мисс Рэй, но давайте впредь без выкрутасов».

«Выкрутасы» он произносит таким тоном, будто это что-то непристойное.

Как только мне удалось выбраться из кабинета директора, я прижалась лицом к окну на лестничной площадке, пытаясь снова разглядеть увиденное мною ранее, – но там уже ничего не было. Ничего.

Сейчас вид у папы совершенно измотанный. Сегодня ужин готовил он и клянется, что его запеканка с лапшой под соусом «на скорую руку» (явно с примесью арахисовой пасты) – блюдо тайской кухни. Но в тайские блюда макароны не добавляют, равно как и вяленое мясо. Я почти уверена, что видела в запеканке кусочки вяленого мяса.

– Она правда что-то видела, – говорит он маме.

Мама награждает его укоризненным взглядом. Папе частенько приходится расплачиваться за то, что он верит во всякие вещи, не имеющие логического объяснения. Он неисправимый фантазер, а мама и Илай у нас в семье реалисты. В конце концов папа пожимает плечами и поворачивается к плите.

– Ей что-то привиделось, – говорит мама. – У нее были галлюцинации.

– У нее богатое воображение, – говорит Илай, усмехаясь тому, как звучит эта глупая фраза, которую употребляют по отношению ко мне всю мою жизнь.

– Думайте что хотите, – говорю я. – А вообще, давайте забудем эту историю.

Я уже один раз выходила на улицу, чтобы снова поглядеть на небо: на его темном фоне виднелся тонкий ломтик луны, и в нем не было абсолютно ничего необъяснимого. Небо как небо, а в нем Полярная звезда.

Я люблю небо, потому что для меня оно в чем-то рациональнее, чем сама жизнь.

Глядеть на небо вовсе не тоскливо, даже при том что картина умирающей барышни, глазеющей в небеса, неизменно наводит на мысли, что скоро она туда и отправится. У меня небо не ассоциируется с Высшей силой. В моем представлении это скопище газов и отдаленные отголоски потухших небесных тел.

Правильное название Полярной звезды – Киносура, по имени одной нимфы. Это навигационная звезда: по ее положению на небе можно определить местонахождение и курс корабля. Ученые древности считали (и здесь я снимаю шляпу перед гениальными и чудаковатыми философами семнадцатого века, одним из которых был Жак Гаффарель, ведь именно они изучали и возрождали астрологические практики давних времен. «И как только она их находит?» – спросите вы. Как-то так: однажды, погрузившись в самые недра библиотеки, я наткнулась на диаграмму звездного неба. Изображенные на ней звезды походили на полчище плодовых мух в чашке Петри. Эта диаграмма и положила начало моему Помешательству) – итак, ученые древности считали, что звездные узоры складываются в буквы и существуют целые небесные алфавиты. На небосводе зашифрованы послания, и по мере вращения Земли текст этих посланий переписывается. Получается, что небо – это одно большое, постоянно меняющееся стихотворение, а может быть, письмо, написанное одной рукой и спустя некоторое время дополненное другой. Поэтому мне хочется смотреть на небо не отрываясь, пока наконец я не смогу это письмо прочитать.