– Мисс Стоунбрук! Я один не доберусь!

Она молча подошла к нему, и снова шла первой. Швырк-швырк, шуршала галька; тихо постукивали каблуки ее туфель, а со спины слышались размеренные шаги. Кто знал, обижается ли он на нее, или нет, Мадаленна ничего не могла сказать, и, единственное, что ее расстраивало – ее это не могло не волновать как прежде. Даже если она его не обидела сейчас, то нанесет этот удар, как только он заметит фамилию «Стоунбрук» в списке студентов. Это будет интересная пытка, видеть постепенно удивление, потом гнев, а потом разочарование. Она снова оказалась права; люди всегда уходили из ее жизни.

– Мисс Стоунбрук! – раздалось сзади нее. – Вы слишком быстро ходите.

– Прошу прощения. – они уже были на главной улице, и откуда-то слышалась музыка. – Сэр, я не хотела вас обидеть, поверьте…

– Мисс Стоунбрук, – мягко прервал ее Эйдин. – Вы меня нисколько не обидели, и я очень рад нашей беседе. – он протянул ей руку, и она твердо ее пожала. – Хорошее пожатие, особенно, для таких маленьких рук.

– Благодарю.

Рукав поднялся выше, и ожог ярко выделился на побледневшей коже. Мадаленна хотела отдёрнуть руку, но та все еще была в пожатии. Мистер Гилберт быстро посмотрел на нее, и осторожно опустил ткань на поврежденное место.

– Вы поранились?

– Это пустяки. Просто ожог.

– Как вы умудрились?

– Нечаянно опрокинула на себя чан с кипятком.

Эйдин хотел что-то сказать, но суровое выражение лица Мадаленны все сказало за нее, и он молча покачал головой.

– Не хочу показаться назойливым, – его улыбка стала теплее, и Мадаленна не удержалась от усмешки. – Но я буду рад быть вам хорошим знакомым.

– Я согласна. – негромко согласилась Мадаленна; пусть несколько дней в ее жизни будет отведено хорошему знакомому.

– Замечательно. Вам налево?

– Нет, прямо.

– Тогда, до скорой встречи, мисс Стоунбрук.

– Всего хорошего, мистер Гилберт. – она уже хотела повернуться и уйти, как невысказанный вопрос заставил ее застыть на месте. – Мистер Гилберт!

Эйдин повернулся и посмотрел на нее.

– Да?

– Мистер Гилберт, могу я задать вам вопрос?

Он подошел поближе. С какой-то стороны это было даже забавно; то, как то человек, который был одно время ей даже неприятен, стал внезапно тем, кого она не хотела терять. Долгими ночами, когда Мадаленна была маленькой, она просила послать ей хорошего друга, понимающего, доброго, умного и гораздо старше ее, потому что еще тогда она понимала, что рассказывать о своей жизни детям нельзя. Было бы слишком стыдно говорить, что Бабушка считает свою внучку убийцей; было бы слишком стыдно говорить, что ее семья совсем другая, там нет тепла и любви, а только холодный мрамор. И теперь, когда взрослая Мадаленна почти совсем разуверилась во всем человеческом, ее вдруг услышали и послали того, кто верил ей, кто слушал ее; взрослая Мадаленна вдруг поняла, почему она сторонилась этого мистера Гилберта – он понимал ее, а она никому не позволяла этого, потому что там, в глубине души, хранились такие страшные секреты, от которых слова застывали на губах.

– Конечно. Что успело произойти за время нашего прощания? – он смеялся, а Мадаленна была готова упасть в обморок от волнения прямо на камни.

– Я хотела спросить. Что делать человеку, который знает кое-что про себя, что может разочаровать, нет… – она путалась в словах, но Эйдин спокойно ждал, словно никуда не спешил. – Не разочаровать, но заставить заподозрить себя в чем-то плохом, хотя несколько дней это плохим и не казалось.

– Вот как? И что же на кону?

– Дружба. – без запинки ответила Мадаленна. – Это слишком эгоистично?

– Все люди по-своему эгоистичны, мисс Стоунбрук, – задумчиво проговорил мистер Гилберт. – Тут важнее причина, по которой этот человек не хочет рассказывать об этом.