Жуткая морда. Словно кошмар из снов, словно иллюстрация из бестиария. От ужаса Алику словно парализовало – не дёрнуться, не выдавить ни слова. Только и успела неосознанно выставить вперёд руки, и ладони упёрлись в звериное горло, помешали вцепиться сразу. Отсрочили на несколько мгновений. Не дольше. Алике всё равно его не удержать, он в тысячу раз сильнее.

Павел вскочил, выхватил булаву, в один прыжок оказался рядом, встал сбоку, не боясь, что зверь его заметит.

Да и пусть отвлечётся, отвернёт морду от Алики. Павел успеет ударить. Изо всех сил, точно в цель, чтобы с одного раза перебить позвоночник.

Павел занёс булаву над головой.

– Стой! – внезапно заорал Фил. – Не надо!

Кому? Неужели хотел остановить криком зверя?

Павел задержался на миг, стрельнул взглядом в сторону мальчишки.

Нет! Тот не чудовищу орёт. С ужасом смотрит на него, на Павла.

– Не надо! Нет!

Совсем обезумел от страха.

В который раз время замерло. Зачем? Чтобы Алика как следует могла прочувствовать последние мгновения, напиться ими до предела, чтобы взмолиться самой: ну, быстрее же, быстрее!

Невозможно же столько времени жить с мыслью: всё! конец! И в прямом смысле смотреть в лицо своей смерти. Ужасное лицо. Нет, безобразная морда. Уродство, доведённое до совершенства. Глядишь и не оторваться, и страшно до упоения.

А ладони ощущают биение чужого пульса. Диссонанс полный. И смятение. Тонкое испуганное дрожание маленькой жилки. Беззащитность и слабость.

Чья? Аликина? Не этого же кошмарного монстра! Который отрывисто и загнанно дышит прямо в лицо, смотрит, не мигая, глазами странного цвета. Почти чёрного, но с яркой голубой полоской возле зрачка. Пристально смотрит, словно задумался и пытается что-то вспомнить или сказать.

Чего ты ждёшь, урод? Наслаждаешься беспомощностью жертвы?

Шерсть на морде торчит клочьями. Тоже какая-то странная. Не бурая, не серая. Смесь чёрных и белых волосков.

Зачем Алике всё это запоминать? Глаза, шерсть. Там, дальше, не понадобятся воспоминания. Их не будет. А в сознании упрямо прыгают мячики: чёрное – белое, тёмное – светлое, чёрное…

– Господи! Ричард! – выдохнула едва слышно, а потом во всё горло: – Ричард!

Зверь словно окаменел, даже дышать перестал.

Павел каким-то чудом успел вникнуть в ситуацию. Подсознание само сработало, подхлёстнутое Аликиным криком, странными воплями Фила и звучанием имени, слишком хорошо знакомого. Разумом, может и не поверил, но…

Булава бесполезно ухнула вниз, а всю приготовленную силу Павел вложил в удар ногой.

Зверя отшвырнуло в сторону, но недалеко. Он упал рядом с Аликой. И, пожалуй, дело было даже не в ударе Павла, а в чём-то ещё, обрушившемся на зверя не снаружи, а изнутри. Он изогнулся, когти пробороздили землю, оставляя в ней глубокие дорожки. И началось превращение. Сначала медленное и уродливое, но дальше всё быстрее.

Алика приподнялась, села, но даже не заметила своего движения. Взгляда не могла отвести от корчившегося рядом монстра. Нет, уже человека.

Теперь он лежал неподвижно, словно и не живой. На боку, спиной к ней. И всё равно его легко узнать, и сомнений совсем не осталось.

Алика придвинулась поближе, тронула за плечо. С опаской. Боялась, да, боялась, что он никак не отреагирует на прикосновение.

– Ричард. Рик.

Он дёрнулся, судорожно втянул воздух, словно и правда долгое время не мог дышать. Сначала сел – Алика по-прежнему видела только спину и затылок – и лишь затем развернулся, поймал взгляд.

Глаза тёмные, мрачные, но чернота в них пылает.

Долго смотрели друг на друга. Очень долго. Словно срослись взглядами. И всё крепче, а потом – ближе. И мир вокруг тоже пропитался странным напряжением, которое смутило даже посторонних.