Но поместье стояло у подножия пологого холма, который от оползней уберегала высокая стена из того же серого камня, что и дом, а широкие каменные ступени вели в бесконечный грушевый сад.

Поместье некогда принадлежало отцу Милены, но тот, в отличие от бережливых деда и прадеда, все доходы спускал на удовольствия, поэтому, скончавшись довольно молодым от удара, оставил дочери и жене в наследство только прохудившуюся крышу, грязную конюшню и запущенный сад. Франтишек Лемм, ставший после смерти помещика старшим управляющим, довольно быстро наладил хозяйство, а вскоре сделал предложение Милене, которая, как говорили сплетники, вышла за него совсем не по любви. Но сплетники заблуждались. Нельзя сказать, чтобы Милена влюбилась во Франтишека – за короткую жизнь отец умудрился избаловать и жену, и дочь: нанимал лучших учителей, покупал модные наряды, приучил семью есть с фарфоровых тарелок и пользоваться серебряными приборами. Но Франтишек был красивый, толковый и энергичный, а Милена, в отличие от капризной и высокомерной матери, – рассудительной и практичной. Она решила, что при нынешнем положении Лемм – превосходный жених, а материальное благополучие важнее снобистских замашек, – и согласилась. Франтишеку же очень хотелось стать настоящим хозяином поместья, которое он искренне полюбил. К тому же Милена была довольно миловидной, и ему нравилось, что у жены завышенные требования – раз она не тратила слишком много денег «на булавки», он готов был мириться с тем, что супруга не желает принимать участия в ведении хозяйства. Так они прожили пять лет. Нельзя сказать, что подобные браки – счастливые: если с самого начала мужчина и женщина не любят друг друга так страстно, что не могут разлучиться ни на минуту, то навряд ли через много лет они будут смотреть друг на друга с обожанием. Но Франтишек и Милена мирно уживались в одном доме – и даже претензии тещи не мешали им получать удовольствие от той жизни, которую они выбрали.

Но вот однажды, когда Лемм уехал на ярмарку в Пльзень, в ворота постучали. Милена спустилась со второго этажа, прошла по солнечной полянке перед домом, подошла к тяжелым деревянным воротам и распахнула окошко у калитки.

С той стороны, на улице, стояла молодая и настолько красивая женщина, что Милена даже нахмурилась – тем более что незнакомка походила на цыганку. Выглядела, правда, она довольно опрятно, и кожа у нее была белая, а не оливковая, как у пр*!*о*!*клятого народа, но пышная юбка, свободная блуза, распущенные волосы очень уж напоминали наряды вороватых цыганок из табора, который каждый год по пути неизвестно откуда и неизвестно куда останавливался у кромки леса. И еще: цыганка была беременной, видимо, на последнем месяце.

– Пустишь меня? – спросила она.

– Еще чего! – хмыкнула Милена. – Тебе чего надо? Денег?

– Я ребенка принесла, – ответила цыганка.

– Что?! – Милена задохнулась от возмущения. – Ты что, сумасшедшая? Детьми торгуешь? Иди отсюда, юродивая!

Но девушка просунула руку в окошко, не давая его захлопнуть. Милена не была настолько жестокой, чтобы треснуть по пальцам беременную девушку да еще сумасшедшую.

– Послушай, я хочу уйти со своими, – пояснила девушка. – А ребенок не от наших – меня с ним не возьмут. Я тут у вас в трактире у Яна пела, нагуляла и вот… Мне бы только родить.

– Послушай, – как можно убедительнее произнесла Милена. – Родить ты можешь у доктора.

– А ребенок? – повторила девица.

– Да что мы будем делать с твоим ребенком? Зачем он нам нужен? Почему ты вообще сюда притащилась? – Милена вышла из себя, так как очень разозлилась, что вся эта глупость происходит именно с ней. – Убери руку!