А затем нас пригласили на ритуальную поляну, расположенную в небольшом лесочке недалеко от деревни. Она представляла из себя небольшую вытоптанную площадку, окруженную тремя могучими ивами. Ветви деревьев переплетались между собой высоко вверху, образуя единый зеленый купол. На их стволах висели выбеленные дождем и солнцем черепа разнообразных африканских животных. Большие и маленькие, с рогами разнообразной формы и величины, они угрюмо смотрели на пришельцев пустыми темными глазницами, напоминая о бренности жизни.

Староста объяснил нам, что местные ритуальные действа на священной поляне нельзя проводить в присутствии посторонних, поэтому нам, уважаемым гостям, смогут показать только допустимую для постороннего глаза, танцевальную их часть. Через минуту на поляне загремели три высоких, в уровень пояса музыканта, африканских барабана – «атабаке», гулким рокотом приглашая к себе жителей деревни. На самом толстом барабане, стоящем на земле и называемом «нгома», играл палками высокий худой старик в рваных холщовых штанах, на голой груди которого болтался на веревке сморщенный кожаный кисет. Два молодых чернокожих парня, зажав между коленями небольшие барабаны- «маримба», отчаянно выбивали на них пальцами нескончаемую замысловатую дробь. Еще несколько музыкантов отбивали ритм, размахивая своеобразными «инструментами», выполняющими роль латиноамериканских маракас. Это были плетеные корзинки с плоски дном, внутри которых были явно насыпаны какие-то сухие зерна. Брендон шепнул нам, что это местный инструмент, именуемый – «кашиши» и употребляемый во время языческих оргий.

На эти призывные ритмы со всех концов деревни к поляне потянулись люди. Еще не понимая толком, что происходит, молодые и старые мужчины и женщины, подходя, тут же выстраивались в кольцо по окружности поляны и включались в ритмичный танец – хоровод. Кружась в нем, они – то периодически вскидывали вверх руки, отбрасывая головы назад, то сгибались в поясе, почти под прямым углом. Барабанщики ускоряли темп и скоро стало понятно, что многие из танцоров уже начали впадать в какое-то странное состояние, граничащее с бессознательным…

Тут староста деревни что-то громко крикнул властным, гортанным голосом и музыканты резко сменили темп боя и его рисунок. Хоровод тут же остановился. Было видно, что многие его участники явно уже не в себе: они покачивались, закрыв глаза. Староста снова что-то прокричал присутствующим недовольным голосом, после чего явное замешательство танцоров быстро прошло.

Стоя на одном месте, они стали ещё сильнее раскачиваться и притоптывать ногами в такт барабанам. Затем, будто очнувшись, танцоры стали прихлопывать в ладоши, а затем как по команде запели хором громкую веселую песню, подмигивая и кивая друг другу. В центр круга поочередно стали выскакивать мальчишки десяти-пятнадцати лет, нацепившие поверх коротких штанишек набедренные повязки, сплетенные из зеленых листьев. Они отчаянно вращали бедрами, тазом, руками, головой, глазами и, кажется, даже ушами. Словом, все, что могло сгибаться и вращаться, крутилось у них в бешеном ритме и с немыслимой скоростью…

Сначала они вертелись поодиночке, затем – парами, тройками, четверками, и скоро внутри круга не осталось свободного места. Вот теперь-то мы увидели, что в деревне очень много жителей. В центре поляны – певцы и плясуны; следующее кольцо – мы, зрители; за нами – кольцо из опоздавших к началу этого концерта. Все вокруг грохочет, танцует и поет. Ритмы и мелодии сменяются без остановки, и скоро, незаметно для себя, мы все тоже начинаем пританцовывать и что-то вопить на непонятном себе же языке…