– Что такое? – спросила Вечерняя Звезда.

– Оно страдает, – сказал он. – Разве ты не чувствуешь?

– Нельзя ощутить чужое страдание, – проговорила девушка.

В полной, неестественной тишине Дэвид медленно двинулся вперед и обнаружил его: безобразный клубок червей, прильнувший к земле у валунов под склонившейся березой. Но не клубок червей он видел, а слышал отчаянный тоскливый крик; что-то в его мозгу повернулось, и мысленно он настроился на неведомый зов.

Вечерняя Звезда отпрянула, наткнулась на корявый ствол дуба, росшего у тропинки, и сползла по нему вниз. Клубок червей непрерывно шевелился, черви ползли друг через друга, и он весь кипел каким-то непонятным, бессмысленным возбуждением. Потом из этой бурлящей массы донесся крик радости и облегчения – беззвучный крик, смешанный с чувством сострадания и некой силой, которая к самому этому клубку не имела отношения. А над всем этим расстилалось, словно покров надежды и понимания, то, что говорил – или пытался, но не мог сказать – огромный белый дуб; и в мозгу девушки, подобно цветку, разбуженному солнцем, раскрылась вся Вселенная. На мгновение она ощутила (не увидела, не услышала, не поняла – все это оказалось за пределами простого зрительного восприятия и понимания) Вселенную целиком, от самого ее ядра до краев: ее механизм и цель существования, место всего, что несло в себе дыхание жизни.

Всего одно мгновение, кратчайший миг знания, а затем снова настало неведение; Вечерняя Звезда опять стала сама собой – напуганной девушкой, которая съежилась у подножия дерева, спиной ощущая грубую кору толстого дуба. А рядом на тропинке стоял Дэвид Хант, и извивающийся клубок червей излучал, казалось, божественный свет, такой яркий, сверкающий, невероятно красивый. В мозгу ее снова и снова раздавался тот крик, но его значения она понять не могла.

– Дэвид, – вскрикнула девушка, – что случилось?

Ибо произошло нечто великое, она это знала и была растеряна, хотя к ее растерянности примешивались счастье и изумление. Она сидела на корточках, прижавшись спиной к дереву, и над ней словно склонилась Вселенная, и она почувствовала твердое прикосновение рук, которые ее подняли, и она оказалась в объятиях Дэвида и прильнула к нему, как еще никогда в жизни ни к кому не приникала, радуясь, что он рядом с ней в этот великий миг ее жизни, чувствуя себя в безопасности в его сильных, крепких руках.

– Ты и я, – повторял он. – Мы с тобой вдвоем. Между нами двумя…

Он запнулся, и она поняла, что он испуган, и обвила его руками и прижала к себе.

Они ждали у реки, рядом с вытащенными на каменистый берег каноэ. Несколько гребцов сидели у маленького, сложенного из плавника костерка и варили рыбу, остальные просто разговаривали, а один из них крепко спал на речной гальке – хотя галька показалась Джейсону чрезвычайно неудобной постелью. Река здесь была уже, чем у старого лагеря, течение быстрым; искрясь на послеполуденном солнце, вода бежала между высоких утесов, тянувшихся с обеих сторон.

Позади них высилось гигантское, расширяющееся кверху сооружение – черный свиток металла, кажущийся огромным и в то же время настолько хрупким, что, того и гляди, его закачает под ветром.

– Мы оба подумали об одном и том же, – сказал Джон.

– С кем ведет беседы Проект?

– Именно. Полагаешь, это возможно? Суперробот, или суперкомпьютер, вошел в контакт с Принципом?

– Не исключено, что Проект его слышит, может быть, получает от него информацию, но не разговаривает с ним в прямом смысле слова.

– Это не обязательно Принцип, – предположил Джон. – Это может быть другая раса или несколько рас. Мы обнаружили их немало, но лишь с немногими общаемся, поскольку у нас нет основы для взаимопонимания. Хотя эта биолого-механическая штуковина способна создать что угодно. Его разум, если это можно назвать разумом, возможно, более гибок, чем наш. Бесспорно, по уровню и глубине понимания он равен человечеству. В течение столетий роботы накачивали его запоминающее устройство всеми человеческими знаниями. Вероятно, это самое образованное существо из когда-либо живших на Земле. Он обладает эквивалентом нескольких сотен университетских образований. Уже один только объем знаний, который он сохранит, не забывая ничего, мог обеспечить ему кругозор более широкий, чем у любого из людей.