– Нужно понаблюдать. Зайду завтра, посмотрю. Пока строго постельный режим.

Врач поднялся с края кровати, отряхивая, будто намочил в воде, кисти рук.

Вот умеют доктора тремя нейтральными словами напугать до синюшных колик! Вроде ничего и не сказал… а хоть на кладбище собирайся!

Ньер Ильери присел за стол – выписать потребные лекарства. Уйдёт – погляжу, что он там понакалякал.

Несколько минут за дверью шёл негромкий разговор. Я замерла, прислушиваясь. Зараза! – ничего не разобрать! Потом раздались удаляющиеся шаги, и всё стихло. Только я распустила свободную шнуровку на платье, устраиваясь поудобнее, как после короткого стука дверь распахнулась, явив Холта с насупленными бровями. В одной руке архивариус держал деревянный табурет, в другой – медный таз для варки варенья и большую колотушку для отбивания мяса.

Я напряглась. Это он чего?

– Не дергайтесь. Вот! – поставил табурет у моего изголовья, водрузил на него таз вверх дном и увенчал сооружение колотушкой. – Лежите. Если что-то нужно, не встаёте сами, не лезете на потолок, не орёте на весь дом – берёте молоток и стучите по тазу. Ясно? Ньера Бетани сейчас зайдёт.

– Ньер Холт, спасибо…

– Не за что. Знал бы, что у вас с головой плохо, – в дом не взял.

– Что сказал врач?

– Вероятно, обошлось. Но точно будет видно через пару дней.

Прошёл к столу, взял исписанный доктором листок, фыркнул.

– Что там? – попыталась я приподняться.

– Не дергайтесь, ньера. Успокаивающие и укрепляющие – корень валерианы, трава пустырника, кое-что ещё.

Архивариус вышел из комнаты и прикрыл дверь.

Первая реакция – спонтанная – самая честная. Холт, не раздумывая, кинулся меня ловить, когда я загремела с лестницы. И сделал всё, чтобы помочь мне и малышке. Хотя – вспомнила злые серые глаза под нависшей над ними мокрой тряпкой – желание придушить безмозглую дуру читалось явно. Я его понимала – сама б себя придушила!

Но, как бы то ни было, похоже, я попала в дом к хорошему человеку.

Мы не столько нуждаемся в помощи друзей, сколько в уверенности, что её получим.

Демокрит

Следующую ночь я буду помнить долго.

Ничего особо не болело, но я знала, что роды – в том числе и преждевременные – часто начинаются на рассвете, в час Ночной кобылы, когда мать спит. А мне рожать было никак нельзя.

Поэтому я додумалась до того, что выспаться надо днём, пока есть время. А за полночь, наоборот, бдить, не смыкая до утра глаз. Так безопаснее.

Инициатива вылилась в опухшую от слёз физиономию с красными от недосыпа глазами.

Вот не зря я всегда не любила мыть люстры!

Холт ко мне больше не заходил. Зато тётушка Бет заглядывала каждые полчаса, принося отвар пустырника, лимонад, пирожки. При этом достойная ньера попеременно ругала меня, жалела и расспрашивала – как же такое вышло? А я была настолько выбита из равновесия, что слово за слово поведала ей всю историю моего замужества… Бет поправила очки на носу, посмотрела на меня строго и изрекла:

– Козёл!

А потом подмигнула.

Я засмеялась. И рассказала ей про миренью.

Через два дня, навалявшись в постели на всю оставшуюся жизнь, я встала.

Тётушка Бет, похоже, решила взять меня под крыло. И начала с того, что приволокла пару своих платьев, заметив, что как на моих шнуровку ни распускай, а скоро станут узки в талии.

С талией она угадала – я медленно, но верно переходила в разряд ньер, талию которых можно было гордо именовать экватором. Но беда в том, что рост у Бет был меньше моего на полторы ладони, плечи – заметно уже, а руки, соответственно, короче. И последние пункты банальным отпусканием подола не лечились. Вид у меня в кормилицыном платье получился нелепо-комичным. Поблагодарив, решила, что разберусь сама, – сделаю юбку на завязках и стану носить с блузкой и лёгкой шалью, чтобы прикрыть всё это безобразие. Вполне прилично.