В этом контексте следует отметить любопытную игру взаимных отсылок. Де Мартино принимает гипотезу, выдвинутую Пачи: он делает это с определенной временно2й дистанции, будучи погружен в интенсивные размышления, из которых вырос сборник под названием «Философские сочинения» – отдельные части его связаны между собой, но не образуют единого текста (или же, возможно, перед нами очерк в форме carnet de notes, дневниковых заметок). Исследователь пересматривает, углубляет, укрепляет систему, разработанную в «Магическом мире», чтобы подготовить ее к очень серьезному испытанию, уже виднеющемуся на горизонте: сравнительному анализу культурных катастроф. В этом интеллектуальном климате созревает и следующее рассуждение, не нуждающееся в комментариях, которое вытекает из новых размышлений над темами, типичными для итальянского позитивного экзистенциализма:

Рецензии двух этих историков религии не отличаются такой же концептуальной насыщенностью и накалом страсти, как рассмотренные выше: «Магический мир» не оказал на них влияния, сопоставимого с тем, которое испытали Кроче и Пачи, вследствие – как можно предположить – близкого их знакомства с этнографическими материями. На этих рецензиях, однако, следует остановиться, чтобы выявить мотивы интереса их авторов к работе Де Мартино, в которых, разумеется, не было недостатка.

Р. Петтаццони сыграл решающую роль в переориентации Де Мартино на историю религий и этнологию религии[41]; для его рецензии, в которой можно найти и критические замечания, характерно внимание не только к философскому замыслу работы, но также и к проблемам, которые стоят перед этнологической наукой. Это достоинство не следует недооценивать: принимая во внимание научный авторитет, которым Петтаццони пользовался во всем мире, разумно предположить, что позитивная оценка им историзирующей этнологии и, говоря конкретнее, фундаментального ее положения, предусматривающего расширение нашего историографического горизонта, стала для Де Мартино важным стимулом для дальнейшего продвижения в избранном им направлении.

Мирча Элиаде – наиболее выдающийся представитель феноменологического направления в истории религии, восприимчивого к культурным проблемам современного иррационализма. Контраст с принципами мышления Де Мартино, для которого характерен примат исторического разума, очевиден, и он отмечался неоднократно. Это не мешает сравнивать между собой этих исследователей, принимая в расчет то обстоятельство, что оба они, при всем различии их позиций, внесли решающий вклад в преодоление редукционистского взгляда на религию как «низшую философии» [philosophia inferior], а также в придание теоретического измерения историко-религиозным штудиям. Расхождение этих герменевтических перспектив особенно наглядно проявилось в рецензии на «Магический мир»: прежде всего, оно проявляется в том, что Элиаде исходит из существования метафизической структуры реальности, позволяющей объяснить природу паранормальных способностей и причину их частой встречаемости.