– Женик, ну что ты сидишь, говорю же, иди отнеси девочкам. – Маруся толкала в бок немного смущенного супруга и совала ему зеленый полтинник. – Ну мне-то неудобно, про меня-то что подумают, если я… Ну, Женик, ведь молодцы девочки, хватит уже тебе ломаться…

Черно-белая пара продолжала стоять на сцене неподвижной скульптурной композицией еще одну-две минуты. Потом черная девочка промурлыкала на французском слова благодарности, послала зрителям пламенный воздушный поцелуй и, потянув за собой белую девочку, увела ее с эстрады. Тут же появилась русская студентка Анечка с микрофоном в руке. Поблагодарила зрителей за теплый прием от имени танцевальной группы, по-хозяйски собрала портреты американских вождей в небольшую картонную коробку и объяснила, что, к сожалению, наши гостьи из Парижа нигде и никогда не танцуют больше одного танца, поэтому публика может успокоиться и переключиться на следующий танцевальный номер, который исполнит гостья из России.

Гостья из России почти сразу же появилась на эстраде и оказалась особой вполне нормальной сексуальной ориентации с гривой рыжих волос и потрясающе длинными ногами. Она лихо и не без выдумки отплясала свой эротический танец с элементами акробатики. Под конец спустила с плеч лямки символического бюстгальтера, но снимать его все же не стала, поскольку ее заранее предупредили о том, что делать этого не следует, потому что это нормальный отель и в нем отдыхают нормальные семейные пары.

Иван смотрел на гостью из России, подмечая, насколько отточено у нее каждое движение, насколько самозабвенно она отдается этому танцу, насколько правильно она все делает…

Но думал почему-то не о ней, а о тех двух неправильных и чувствовал, как пульсирует в висках кровь, как шумит эта кровь в голове, как бежит она по венам, и чувствовал, что кровь эта ядовитая, отравленная. Нет, не стоило все же заказывать четвертую рюмку, это уже явный перебор, завтра ведь вставать в половине шестого утра, потом два часа в автобусе, два часа на регистрации, три часа в самолете, потом еще поезд… Тяжело ведь будет, с больной-то головой в такую дальнюю дорогу…

Но четвертую рюмку все же опрокинул. Резко выдохнул, поморщился, почти сразу достал сигарету из пачки, поджег, глубоко затянулся, задержал дым подольше… На сцене уже качали бедрами две турчанки, выписывая восхитительно плавные «восьмерки», гостья из России куда-то делась, Иван даже не успел заметить, как она ушла с эстрады, и не увидел, бросали ли благодарные поклонники ее таланта портреты американских президентов к ее ногам. Он поднял рюмку, чувствуя, что добром дело не кончится, и увидел, что рюмка пустая. Поднявшись, нетвердой походкой направился к стойке бара, пробормотал невнятно: «Дринк», получил очередную порцию турецкого самогона и прямо здесь же, не отходя от сойки, опрокинул внутрь. Оглянулся – путь обратно показался ему слишком долгим. Лица Женика и Маруси ему не понравились, потому что выглядели озабоченными и нечеткими. Он решил больше к ним не возвращаться; поймав вежливую улыбку турка-бармена, как-то сразу понял, что тот хороший, простой и добрый, практически русский парень, и заказал еще ракию для себя и для него.

– Слушай, брат… ты мне вот что скажи… какое твое мнение, а?

На лице «брата» снова расплылась улыбка – родная сестра улыбки Шакира и всего местного обслуживающего персонала.

– Нет, так не пойдет, – возразил Иван. – Это совсем не по-нашему, не по-русски… Я же тебя спрашиваю, а ты мне улыбаешься, как девица красная… Нет, не пойдет… Мне мнение твое знать интересно, понимаешь? Вот ты мне скажи, это нормально, когда две бабы… Две бабы вот так вот друг с дружкой, а? Это что ж получается, а? Нет, ты мне скажи, ты уж не молчи, брат… Баба – она с мужиком быть должна, тогда это нормально… Вот Верка моя… Верка… Уж на что она шалавой была, так и то с бабой – никогда, только с мужиками… А это что ж такое получается, а?